Читать книгу "Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев - Джереми Дронфилд"

Когда они в тот вечер спустились с горы и вернулись на виллу, все прояснилось. Четверо старых друзей – Мура, Локарт, Хикс и Люба – разговаривали допоздна, как это часто делали в московской квартире, когда казалось, они держат будущее России в своих руках. Теперь никто из них, за исключением, быть может, Муры, даже кончиками пальцев не касался судеб наций. Они стали делать предсказания.

«Мура напророчила, что мировая экономическая система будет изменяться очень быстро, – вспоминал Локарт, – и в течение двадцати лет станет ближе к ленинизму, чем к старому довоенному капитализму». По ее мнению, возможно, это будет компромисс, сочетающий самые лучшие черты обеих систем, но «если капиталисты будут достаточно мудры, это время наступит без революции»[581].

Когда Локарт записывал эти воспоминания в 1933 г., он все еще имел небольшое представление о том, насколько точным было ее предсказание, но все же догадался, что никакие радикальные изменения не будут осуществлены их поколением. Они продали свои идеалы после войны и успокоились.

Это были приятные, но немного грустные выходные, открывшие им, что молодость безвозвратно прошла. Они пытались играть в английскую лапту, как это делали, убивая время в саду британского консульства в Москве в то долгое лето, когда ЧК испытывала непреодолимое желание арестовать каждого британца и каждого француза в России. Они не могли играть в нее долго: здоровье Локарта, никогда не бывшее хорошим, оказалось подорвано чрезмерным потаканием своим слабостям, да и другие не были намного крепче.

В воскресенье вечером Локарт должен был возвратиться в Прагу. Мура ехала в Эстонию через Берлин, так что первый отрезок пути они проделали вместе. Спальные вагоны отсутствовали, и поезд был переполнен. Они сели вместе, втиснувшись в купе первого класса, и проговорили всю ночь. Пользуясь из осторожности русским, они вспоминали месяцы, проведенные вместе в России, – о Троцком и Чичерине, Якове Петерсе и заговоре Рейли и «большевистском браке».

Они расстались на вокзале в Праге в шесть часов утра. По пути домой Локарт чувствовал себя не в своей тарелке и размышлял, не принял ли он ошибочное решение. Спрашивал себя: «Было ли мое решение продиктовано нехваткой храбрости, или огонь нашей любви выгорел дотла?»[582]

Локарт – или, скорее, это было его тупое мужское тщеславие – полагал, что Мура казалась «немного огорченной» при их расставании[583]. На самом деле если она и была молчалива, то скорее из-за раздражения его неспособностью понять, чего она от него хочет. После их разговора в Хинтербрюле она предложила не видеться и не общаться друг с другом пять лет, а по окончании этого времени – встретиться снова[584]. Локарт чувствовал, что она пытается связать его невыполнимым обещанием. Всегда, думая о любви и сексуальном приключении, он не видел того значения, какое имела их любовь для нее – что она давала ей поддержку в жизни и надежду на будущее. Через несколько дней, будучи в Берлине, она написала ему, пытаясь объясниться.

Мура упрекнула его в том, что он выразил незначительное сожаление о том, что «трепет прошел, и его не вернуть». По ее мнению, это было похоже «на сексуальную истерию – а я думала, что ты выше этого».

Все эти годы я в основном выполняла свой долг по отношению к своему самоуважению, или моим детям, или памяти о тебе…

Я не думаю, что ты понял мой план, который я изложила. Я не имела в виду связать тебя каким-то обещанием – я сказала тебе об этом. Я всего-навсего хотела оставить себе иллюзию, ради которой могла бы жить, тогда как всему лучшему в тебе это дало бы определенное удовлетворение… Но больше не будем об этом.

Я не буду говорить тебе, что значит для меня увидеться с тобой снова; я не буду говорить о ликующем чувстве оттого, что познала любовь, которая была сильнее смерти, – все это с настоящего момента принадлежит лишь мне одной.

Но я думаю, что мы должны расстаться навсегда. Я предпочитаю больше не видеться с тобой не потому, что ты, возможно, не захочешь поцеловать меня, я так не думаю. Просто это растревожит твое душевное спокойствие… а что касается меня, это, возможно, испортит что-то, что было – Бог тому свидетель – поистине «самым красивым романом в мире».

Так что прощай, мой милый. Я ухожу из твоей жизни, чтобы никогда не вернуться. Дай Бог тебе… да, счастья – я говорю это от всего сердца.

Мура[585].

Никто никогда не узнает, чего ей стоило написать такое письмо, взять себя в руки, заставить свою зачастую необузданную руку писать аккуратным легким почерком женщины, которая в ладу сама с собой. В ее письме были художественная правда и немного сухих фактов. Но настоящая правда жизни была такова, что хотя она и сохранила свое достоинство, так и не вернула себе полностью свое сердце, оставшееся у Локарта, и никогда не вернет.

В Берлине Мура немедленно окунулась в работу, написав Горькому поток писем о затруднительном положении его литературного журнала «Беседа» и его издателя. Весь этот проект был на грани банкротства из-за отказа Советской России разрешить продавать там журнал[586]. К концу августа она была уже в Эстонии с детьми.

Ее отношения с Горьким начали изменяться к лучшему. Всего лишь год назад она переживала из-за того, что ее нет рядом с ним, из-за недостатка его писем к ней. Теперь он бранил ее за то, что она недостаточно часто пишет ему. Мура сообщила ему, что у нее не все ладно со здоровьем, что ей нужно уладить дела со своими детьми, и уверила его, что всегда, когда она вдали от него, оставляет с ним часть себя[587]. Горький ничего не знал о ее встрече с Локартом, но его легендарная ревность все равно зашевелилась.

В жизни Горького, как и в жизни каждого русского, в тот год начался новый период. 21 января 1924 г., когда Горький все еще ожидал получения визы, чтобы ехать в Италию, умер Владимир Ильич Ленин. Смерть заставила Горького переоценить свои отношения с Лениным-человеком и Лениным-идеологом. Горький послал венок с простой надписью «Прощай, друг».

Однако лишь несколькими днями раньше он написал своему другу и коллеге-писателю Ромену Роллану, жалуясь на то, что не может вернуться на родину и что его споры с Лениным «пробудили духовную ненависть друг к другу»[588]. Горький пытался выразить свои сложные чувства к умершему вождю: «Я любил его. Любил его с гневом»[589].