Читать книгу "Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - Петра Куве"

В то время политические пристрастия Фельтринелли начали поглощать его. После разрыва с Итальянской коммунистической партией ему казалось, что «он разуверился во всем[933]. Не был приверженцем никаких взглядов, ни идеологических, ни политических». Но две поездки на Кубу, в 1964 и 1965 годах, и продолжительные беседы с Фиделем Кастро, чьи мемуары он надеялся опубликовать, как будто вдохнули в него новую жизнь. Фельтринелли видел политический эксперимент, которым он мог восхищаться. В 1960-х годах участники холодной войны казались ему безнадежно продажными; американцы убивали во Вьетнаме, а советские танки давили Пражскую весну. В Италии Фельтринелли боялся фашистского переворота. Издатель все больше сил посвящал борьбе с империализмом, и его взгляды стали настолько радикальными, что он выступал за «систематическое применение контрнасилия» для обеспечения успеха итальянского рабочего класса. Итальянские спецслужбы зачислили его в разряд врагов государства. Когда в Милане в здании Национального сельскохозяйственного банка прогремел взрыв, унесший жизни 16 человек и ранивший 48, среди подозреваемых полиция называла и Фельтринелли. Вместо того чтобы опровергать обвинения, Фельтринелли ушел в подполье — в поисках «безвестного отсутствия», как он это называл. «Это единственное условие, позволяющее мне служить делу социализма», — написал он в обращении к своим служащим. Он постоянно переезжал с места на место: Италия, Швейцария, Франция, Австрия. Обзавелся несколькими паспортами. Он не привык к жизни в бегах и выглядел все более изнуренным и рассеянным. «Он пропал», — писала в дневнике его жена Инге Шёнталь-Фельтринелли. Когда она встретила мужа в Инсбруке в апреле 1970 года, то с трудом узнала его: «Он выглядел как бродяга». Через год убили боливийского консула в Гамбурге; следствие выяснило, что оружие, из которого произвели выстрелы, ранее принадлежало Фельтринелли. Сам Фельтринелли не был замешан в заговоре, но, возможно, познакомился с женщиной-киллером во время одного из своих латиноамериканских вояжей. Пути назад уже не было. Фельтринелли написал длинное письмо «красным бригадам», военизированной террористической группировке марксистско-ленинского толка, предложив сотрудничество «на политической, стратегической и тактической платформе». Позже, в 1971 году, он написал новый манифест: «Классовая борьба или классовая война?» — призыв к революционному сопротивлению.

15 марта 1972 года в пригороде Милана у основания опоры линии электропередачи нашли труп, в котором опознали Фельтринелли. Он с соучастниками собирался взорвать линию электропередачи, но бомба взорвалась раньше времени. «Произошел ли взрыв случайно, из-за того, что случайно задели таймер, или кто-то нарочно переставил стрелки? — спрашивает Карло, сын Фельтринелли, в своих мемуарах об отце. — Возможно, ответ закрыл бы дело, но не разрешил бы самого главного».

В 1988–1989 годах журналист Дэвид Ремник обратил внимание на необычное зрелище в московском метро: «Пассажиры читают Пастернака в голубых номерах «Нового мира». Многие представители интеллигенции давно прочли «Доктора Живаго» и другие запрещенные произведения в «самиздате» и «тамиздате». Настала очередь обычных людей узнать, что же так долго находилось под запретом.

Официальное отношение к Пастернаку начало смягчаться в начале 1980-х годов — до того, как во главе Советского государства встал реформатор М. С. Горбачев и начал проводить политику гласности, когда стало возможным издание прежде запрещенных книг. Бывшие протеже Пастернака, в том числе поэты Вознесенский и Евтушенко, призывали издать «Доктора Живаго» на родине. Вознесенский считал издание романа лакмусовой бумажкой времени, необходимым шагом для того, чтобы переосмыслить прошлое. Он называл издание романа «победой над «охотой на ведьм» против антисоветизма».

Вознесенский сравнивал издание «Доктора Живаго» с революцией. В декабре 1987 года в журнале «Огонек» появились короткие отрывки из романа. С января по апрель 1988 года в «Новом мире», который раньше отверг «Живаго», роман печатали с продолжением, и советские читатели смогли наконец-то открыто полностью прочесть роман Пастернака. Первое легальное издание на русском языке вышло через год; в строке копирайта значилось[934]: «Giangiacomo Feltrinelli Editore Milano».

В Государственной библиотеке имени В. И. Ленина[935], которую позже переименовали в Российскую государственную библиотеку, экземпляр «Доктора Живаго», изданный ЦРУ и с 1959 года находившийся в спецхране, сделали доступным для читателей, правда, только в читальном зале: издание считается редким. В библиотеках по всей России из спецхранилищ извлекли тысячи наименований и «весь спектр некоммунистической философии[936], политологии, истории и экономики и сокровищницу мемуаров и произведений русской эмиграции». Ольга Карлайл, взявшая интервью у Пастернака незадолго до его смерти, находилась в Москве в то время, когда должен был выйти «Доктор Живаго». Весенним вечером на улице Горького[937]она с подругой увидели очередь из двухсот или трехсот человек. Спутница Карлайл, москвичка, сначала встала в очередь и только потом поинтересовалась, «что дают», — старая советская привычка на тот случай, если что-то дефицитное, товары или продукты, «выбросили» на скудные полки городских магазинов. Очередь была в книжный магазин, и вскоре они узнали, что ждут «Доктора Живаго». Книга должна была поступить в продажу на следующее утро.

Кроме того, в 1989 году Шведская академия пригласила Евгения Пастернака, который вместе с женой Еленой стал неустанным составителем и редактором полного собрания сочинений Бориса Пастернака, в Стокгольм. На краткой церемонии в Большом зале академии 9 декабря Стуре Аллен, постоянный секретарь, прочитал телеграммы Пастернака, в которых тот сначала принимал, а затем отказывался от Нобелевской премии в октябре 1958 года. Евгения переполняли чувства[938], когда он вышел вперед и от имени отца принял золотую медаль Нобелевской премии 1958 года по литературе.

Послесловие

«Фокус удался[939], верно?» — сказал сотрудник нидерландской разведки С. С. (Кес) ван ден Хёвел, сотрудничавший с ЦРУ во время выхода первого тиража «Доктора Живаго».

Было что-то пиратское в операции «Живаго» и в целом в книжной программе ЦРУ. Эмигранты, священники, спортсмены, студенты, бизнесмены, туристы, военные, музыканты и дипломаты — все провозили книги за железный занавес, в Советский Союз. Книги посылались российским военнопленным в Афганистан[940], подбрасывались дальнобойщикам из России в Иране и предлагались российским морякам на Канарских островах; их также раздавали посетителям ватиканского павильона на Брюссельской всемирной выставке и на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Вене.