Читать книгу "Три орудия смерти - Гилберт Кийт Честертон"

Конституционный монарх с каждой минутой выглядел все более смущенным.

– Возможно, – вставил король, – мы немного отошли от темы? Мы тут обсуждали одну маленькую деталь. Насчет того, чтобы еще раз допросить лакея и…

– Я и не думала отходить ни от темы, – твердо заявила принцесса, – ни от лакея. Я не допущу, чтобы какой-то идиот его отпустил. Разве вы не понимаете, что я говорю о таких, как он. Весь этот вздор, который они несут относительно патриотизма и милитаризма, позволил простым людям опуститься до положения прислуги любых предприимчивых мерзавцев. Этого человека облачили в ливрею и потребовали от него верности заговорщикам, потому что у нас не хватило смелости одеть его в форму и предложить ему хранить верность королю.

– Лично я, – произнес Гримм, – полностью разделяю взгляды Вашего Высочества. Только кажется мне, что уже поздно что-то менять.

– Откуда вы знаете? – запальчиво воскликнула леди. – Вы когда-нибудь излагали людям подобную точку зрения? Вы поинтересовались у схваченного вами лакея, что он чувствует и думает о верности стране и королю, о котором ему рассказывали в детстве? Нет, кто угодно, но только не вы. Вы как обвинитель в суде забросали его вопросами о том, когда, что и где он делал. Ни один нормальный человек не смог бы ответить на такие дурацкие вопросы, поэтому не стоит удивляться тому, что он и выглядит в ваших глазах как деревенский дурачок. Я хотела бы сама с ним поговорить.

– Моя дорогая Мэри, – начал было король, которого подобные речи окончательно привели в замешательство, но, заметив лицо, мелькнувшее за плечом племянницы, растерянно замолчал.

А банкир мистер Саймон уже говорил, предварительно деликатно кашлянув в кулак:

– Если Ваше Королевское Высочество позволит мне сказать, я хотел бы напомнить о необходимости соблюдать чувство меры. Лакей – это самый обычный парень, к тому же, как я подозреваю, совершенно неграмотный. В этом смысле он является типичным представителем народа. Но он лишь один из многих. В качестве социологического исследования можно было бы испытать на нем все эти теории, но не следует забывать о том, что он маленький образчик обширного общественного материала. А пока нам необходимо, не теряя времени, сосредоточиться на действительно значимых и опасных людях, по следу которых мы идем. Профессор – человек с мировой репутацией. Генерал – герой войны и военачальник. Не вижу смысла ссориться из-за невежества какого-то лакея…

Говоря все это, он пятился к двери, отступая от приближающейся к нему принцессы и едва выговаривая слова. Ни король, ни банкир не ожидали столкнуться с подобной категоричностью в лице невинной девушки, которую все привыкли считать немного не от мира сего. Они ничего не сумели противопоставить полноте убеждений юности, которая не успела осознать всю сложность бытия. Принцесса потребовала аудиенции с лакеем, и они отступили, как будто увидев в ней ту великую крестьянскую девушку из Домреми[53], потребовавшую пропустить ее к королю.

Глава IV. Женское безрассудство

Когда большой полицейский налет на Павлинью площадь завершился смехотворным захватом пустого дома и арестом растерянного лакея, упомянутого слугу забрали вместе с немногими предметами мебели, которые могли бы дать хоть какую-то разгадку тайны.

Обращались с лакеем так же обезличенно, как если бы он и в самом деле был столом или стулом, да в нем, собственно, и не было ничего, что делало бы его более значимым, чем упомянутая мебель.

Он был рослым и подтянутым, как подобает хорошему лакею. Его привлекательное лицо казалось одновременно и восковым, и деревянным. Словом, не было в нем ничего сколько-нибудь примечательного. Впрочем, несмотря на то что в его голубых глазах отражалось нечто, превосходящее слабоумие, требующееся в его службе, угнетающую правильность черт нарушал длинный подбородок, который заставлял заподозрить в характере лакея скрытое упрямство.

Разумеется, его настойчиво допрашивали, угрожая всевозможными абсолютно противоправными действиями, в полном соответствии с методикой, используемой полицией всех современных цивилизованных стран в отношении слуг, таксистов, торговцев и представителей других профессий, бедность которых автоматически превращает их в потенциальных преступников. Время от времени сообщения об этих методах заставляют вздрогнуть всю Европу и приводят в ужас весь мир. Впрочем, происходит это только в том случае, когда какому-нибудь идиоту взбредет в голову применить подобные методы к состоятельному еврею или хорошо профинансированному журналисту.

Тем не менее полиции не удалось вытрясти из лакея ровным счетом ничего, что пролило бы свет на значение и цель встреч его хозяина. Выбившиеся из сил следователи списали молчание слуги на незнание или кретинизм. Только шеф полиции, человек не лишенный чувствительности и способности к состраданию, продолжал подозревать, что подобная неразговорчивость объясняется верностью своим хозяевам.

Как бы то ни было, этот слуга в качестве заключенного уже успел привыкнуть к тому, что дверь его камеры открывается и в нее входит офицер в форме. Офицер угрожающе размахивает блокнотом или указательным пальцем, пытаясь собрать со скудного поля его речи что-то еще.

Заключенный уже приготовился к тому, что это будет длиться бесконечно, но неожиданно в дверях появилась фигура не полицейского в форме, а прекрасной леди в драгоценностях и костюме, пестрящем яркими цветами последней моды.

Она вошла в камеру с таким видом, будто в мире не было более естественного поступка. Позади нее маячила приземистая бесформенная тень полисмена, и, похоже, леди настояла на том, чтобы он держался как можно дальше от нее и заключенного. Она с решительным лязгом захлопнула дверь и с такой же решительной улыбкой обернулась к потерявшему дар речи лакею.

Разумеется, он знал, кто перед ним стоит. Он видел ее фото в газетах, а ее саму – в разъезжающем по всему городу автомобиле. В ответ на ее первый вопрос он попытался выдавить из себя смущенные заверения в глубоком почтении, от которых она отмахнулась с дружеским прямодушием, что окончательно его парализовало.

– Давайте забудем об этих условностях, – предложила леди. – Мы оба подданные нашего короля и патриоты Павонии. Во всяком случае, я убеждена в том, что вы настоящий патриот, и хочу узнать, почему ведете себя, как будто это совсем не так.

Воцарилось продолжительное молчание, а затем он с виноватым видом произнес, уткнувшись взглядом в пол:

– Ваше Высочество, я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Я не претендую на то, чтобы называться патриотом, а эти люди всегда были ко мне добры.

– И в чем же заключалась их доброта? – возмущенно поинтересовалась принцесса. – Полагаю, в том, что время от времени они давали вам чаевые? Наверное, платили вам какое-то жалованье. Наверняка совершенно незначительное. Разве может это сравниться с тем, что для всех нас сделала страна? Когда вы едите хлеб, это зерно, выращенное в Павонии. Вы пьете воду, поступающую из рек вашей родной земли. Вы ходите по улицам, пользуясь свободой и безопасностью, которые обеспечивает нам закон, защищающий всех граждан государства.