Читать книгу "Четвертая рука - Джон Ирвинг"

Естественно, Мэри он ни словом об этом не обмолвился, пытаясь представить себе, какие задания она может ему предложить. Отправит его в район вооруженного конфликта? Или — учитывая ее нынешнее настроение — туда, где свирепствует какая-нибудь кишечная инфекция?

Уоллингфорду не терпелось узнать, почему миссис Клаузен настаивала на том, чтобы непременно отложить все их свидания до футбольного матча в Грин-Бее в понедельник, первого ноября. Он позвонил ей в субботу, тридцатого октября, хоть и знал, что уже в понедельник увидится с нею, но Дорис по-прежнему не желала объяснять, почему этот матч так для нее важен.

— Я всегда очень волнуюсь, когда «Пэкерз» выходят в фавориты, — вот и все, что она сказала.

В тот субботний вечер Уоллингфорд лег спать очень рано. Один раз, правда, позвонил Вито — было уже около полуночи, — но потом Патрик снова уснул. Когда утром в воскресенье зазвонил телефон — за окнами было еще совсем темно — Уоллингфорд решил, что это опять Вито, и хотел уже не брать трубку, но это оказалась Мэри Шаннахан, и настроена она была исключительно по-деловому.

— Выбирай, — бросила она, не потрудившись ни поздороваться, ни обратиться к нему по имени, — или едешь в аэропорт Кеннеди, или летишь самолетом в Бостон, а оттуда вертолетом — на авиабазу ВВС в Отис.

— А это где? — спросил Уоллингфорд.

— На Кейп-Код. Пат, ты что, не знаешь, что произошло?

— Я спал.

— Мигом включай телевизор и взгляни на эту свистопляску! Я перезвоню через пять минут. О поездке в Висконсин можешь забыть.

— Я еду в Грин-Бей, что бы там ни случилось, — заявил он, но она уже повесила трубку. И ни краткость этого разговора, ни резкий тон Мэри не вытравили из памяти Патрика пестрое девчачье покрывало с цветочками у нее на кровати, розовые сполохи света от ее самодельной лампы и мельтешение теней на потолке, стремительных, как сперматозоиды…

Уоллингфорд включил телевизор. Египетский авиалайнер с 217 пассажирами на борту вылетел из аэропорта Кеннеди, совершая ночной рейс в Каир, и исчез с экранов радаров уже через тридцать три минуты после взлета. Он шел на высоте 33 тысячи футов при ясном небе и вдруг спикировал в воды Атлантики милях в шестидесяти к юго-востоку от острова Нантакет. Никаких сигналов бедствия от команды не поступало. Радары показали, что скорость снижения самолета составила 23 тысячи футов в минуту — «упал как камень», сказал один из экспертов. Температура воды была пятнадцать градусов, а глубина в этих местах — более 250 футов. Почти не оставалось надежды, что хоть кому-нибудь удалось выжить.

Подобные катастрофы открывают широкий простор для всевозможных домыслов — появятся слухи, гипотезы, да, собственно, все репортажи будут носить спекулятивный характер, размышлял Уоллингфорд. Приплетут какую-нибудь житейскую историю — о том, например, как некий бизнесмен, имени которого, естественно, не назовут, опоздал на регистрацию. Когда ему сказали, что посадка уже закончена, он немного пошумел для порядка и отправился домой. А утром проснулся — и понял, что чудом остался жив. Такого рода репортажи теперь, конечно же, пойдут косяком.

Один из отелей возле аэропорта Кеннеди, «Рама-да Плаза», был превращен в информационный центр и пункт психологической помощи родственникам погибших. Не очень-то надеясь получить там какую-нибудь информацию, Уоллингфорд тем не менее направился именно туда. Он предпочел аэропорт Кеннеди, а не базу ВВС в Отисе на Кейп-Код, зная, что журналистов постараются не допустить до ребят из береговой охраны, которые обследуют сейчас район катастрофы в поисках обломков самолета. К рассвету воскресенья они, как сообщалось, обнаружили на поверхности океана только один небольшой обломок и останки одного из пассажиров. Следы гари отсутствовали, и это заставляло предполагать, что взрыва на борту не было.

Патрик сперва побеседовал с родственниками молодой египтянки, упавшей в обморок возле гостиницы «Рамада Плаза». Она свалилась мешком прямо к ногам телеоператоров, расположившихся у входа в гостиницу, и полицейские отнесли ее в вестибюль. Родственники девушки сообщили Уоллингфорду, что на борту лайнера находился ее брат.

Разумеется, приехал мэр; он пытался найти слова утешения. Уоллингфорд всегда мог рассчитывать на его комментарии — мэру Джулиани «львиный огрызок» нравился больше других репортеров. Может быть, Патрик напоминал ему полицейского, получившего тяжкое ранение при исполнении служебных обязанностей? Впрочем, более вероятно, что мэр запомнил Уоллингфорда только потому, что у него не было руки.

— Если город Нью-Йорк может хоть чем-нибудь помочь, мы с радостью это сделаем, — заявил Джулиани прессе. Он выглядел несколько усталым, когда, обернувшись к Патрику, прибавил: — Иногда, если о помощи попросит мэр, ее оказывают немного быстрее.

Один египтянин совершал намаз в вестибюле отеля «Рамада Плаза».

— Все мы Божьи дети, и все мы возвращаемся к Нему, — молился он по-арабски.

Уоллингфорду пришлось искать кого-нибудь, кто смог бы ему это перевести.

На летучке, когда обсуждался сценарий воскресного вечернего эфира, начальство наконец раскрыло карты.

— Либо ты будешь завтра вести вечернюю программу, либо отправишься на катер береговой охраны, — заявила Мэри Шаннахан.

— Я лечу в Грин-Бей, Мэри; завтра вечером я буду уже там, — спокойно возразил Уоллингфорд,

— Завтра власти намерены прекратить поиски. И ты, Пат, нужен нам там, в море. Или здесь, в Нью-Йорке. А не в твоем Грин-Бее!

— Я иду на футбольный матч в Грин-Бее, — сказал Уоллингфорд и посмотрел на Уортона. Тот отвернулся. Потом посмотрел на Сабину, которая тут же с притворным равнодушием уставилась на него. А на Мэри он и смотреть не стал.

— Тогда мы тебя уволим, Пат, — сказала Мэри.

— Увольняйте.

Вот так. И даже голову ломать не пришлось. Получит он работу на PBS или на NPR или не получит, он и так уже заработал кучу денег. А кроме того, его не могут уволить, не выплатив хоть какой-нибудь суммы. Сейчас Патрику, в общем-то, не так уж и нужна была работа — по крайней мере, на пару лет денег бы точно хватило.

В ожидании ответа Уоллингфорд взглянул на Мэри, потом на Сабину.

— Ну ладно. Коли на то пошло, вы уволены, — объявил Уортон.

Всех удивило, что произнес это именно он. Похоже, он и сам удивился. Перед летучкой они, как всегда, всё обсудили в узком кругу. Предполагалось, что Сабина объявит Уоллингфорду об увольнении. Во всяком случае, Сабина смотрела на Уортона с нескрываемым удивлением. А вот Мэри Шаннахан со своим замешательством справилась довольно быстро.

Уортон, видимо, впервые в жизни испытал странное, не свойственное ему возбуждение. И тут же сник его вспыхнувшее было лицо поскучнело и вновь стало серовато-бледным. Быть уволенным Уортоном — все равно что пощечина, которую в темноте влепила чья-то неуверенная, вялая рука.