Читать книгу "Бикини - Януш Леон Вишневский"

— Вы чуть не потеряли паспорт. Думаю, он вам еще пригодится,— произнес Натан робко. — Я каждое утро высматривал вас в парке.

— Большое вам спасибо! — ответила она. — В последнее время я была очень занята. Возвращалась домой почти ночью. Это мой паспорт. Он мне действительно вскоре понадобится. Я так рада, что вы его нашли! Сколько я должна вам за очки?

— За какие очки? — спросил он удивленно.

— За ваши, которые я разбила, когда вы спасали мне жизнь. Вы что, забыли?

— Давайте не будем об этом. Прошу вас... — прошептал он. — Я сразу понял, что вы хватитесь и будете расстроены, — сказал он и замолчал, нервно потирая руки. — А еще я думал о том, что вы мне сказали. Я не хотел обидеть вас вопросом про Дрезден. Я ошибался. Ваш город, хоть и сильно разрушен, жив. Я позвонил вчера в Вашингтон, и мне сказали, что...

— Вы вовсе меня не обидели. Я знаю, что город жив, ведь я была там совсем недавно, — прервала она его с улыбкой.

— Я был в библиотеке и почел о вашем городе. У него необыкновенная история. А вечером я поехал в Гринич Вилледж и на блошином рынке в коробке со старыми книгами нашел то, что давно искал. Я хочу подарить это вам, — и он протянул ей сверток.

Она разорвала черную бумагу и прочла заглавие на выцветшей обложке.

— Почему именно Генрих фон Клейст, а не Гёте, к примеру? — спросила она с улыбкой. — Я знаю этот текст. «Разбитый кувшин» я прочла еще в гимназии. Это самая грустная из известных мне комедий. Я всегда удивлялась, как Геббельс мог оставить ее в списке книг, разрешенных для школьного чтения. Или в этом был какой-то скрытый смысл?

— Клейст меня восхитил. В большей мере своей жизнью, чем пьесами. К тому же он связан с Дрезденом.

— Правда? Я не знала...

— Он редактировал там какой-то художественный журнал.

— На уроках нам об этом ничего не говорили. А что же так восхитило вас в его биографии? Его смерть?

— Как вы догадались?! — воскликнул он громко, и Астрид, которая, закрывшись газетой, все это время подслушивала разговор, издала какой-то хрюкающий звук.

— Очень просто. Его смерть сама похожа на литературный сюжет. Не его собственной пьесы, а например, драмы Гёте. Совсем молодой, тридцатитрехлетний мужчина уговаривает молодую женщину совершить совместное самоубийство. Ноябрьской ночью они едут на озеро под Берлином, и там он, с ее разрешения, стреляет в нее, а потом кончает с собой. Такой эпилог на любого произведет впечатление. Такая безграничная любовь, такая преданность... Но подробности известным не всем, — продолжала она, — эта женщина, Генриэтта Фогель, любила Клейста без взаимности и была смертельно больна. У нее был рак. Клейст об этом не знал. Самоубийство было для нее избавлением: и от безответной любви, и от физических страданий. Так что их двойное самоубийство — не шекспировская любовная страсть. Во всяком случае, не для Клейста. Для него это был тщательно продуманный эстетический акт, к которому он долго готовился. Когда он познакомился с философией Канта, им овладела мысль о том, что истина непознаваема. А то, что он уговорил на совместное самоубийство эту женщину, на самом деле скорее трусость и подлость с его стороны, — закончила она.

— Откуда вы все это знаете? — спросил изумленный таким выводом Натан.

— От моего отца. Он был профессором, преподавал литературу в Дрезденском университете и занимался литературными переводами. Он переводил на английский, в том числе и произведения Генриха фон Клейста, — пояснила она, и ее голос едва заметно дрогнул.

Потом она открыла книгу и перевернула титульный лист. Указывая на набранный мелким шрифтом текст, возбужденно воскликнула:

— Боже мой! Это как раз его перевод!

Натан заглянул в книгу.

— Госпожа Вайштейнбергер, — обернулась Анна в сторону Астрид, — можно мне здесь закурить?

Астрид положила газету на колени и сказала:

— Кури, деточка, кури! Моим жильцам курить можно везде, за исключением кровати. А вот посетителям нельзя! — и грозно посмотрела на Натана.

— Какое невероятное стечение обстоятельств... — бормотал Натан, поглаживая обложку книги.

Анна подошла к Астрид и попросила у нее сигарету. Вернувшись на диван, она взяла из серванта хрустальную пепельницу и поставила ее между собой и Натаном.

— Вы влюблены? Я хотела сказать, вы безответно влюблены? — спросила она, затянувшись.

— Почему вы так думаете? — ответил он удивленно.

— Мне так показалось. У вас очень грустные глаза... — Она понимала, что присутствие любопытной Астрид ему неприятно, и ей захотелось побыть с ним наедине. — Вы хорошо знаете город?

— Не уверен, что очень хорошо. Но я в нем родился и живу здесь уже более тридцати лет. А почему вы спрашиваете?

— Вы ездите по городу на метро?

— Да. Или на велосипеде. У меня нет водительских прав.

— А далеко от станции на Флэтбуш-авеню до Таймс-сквер?

— Вовсе нет. Недалеко. К тому же вам и не нужно добираться до Флэтбуш. Ближайшая станция находится на перекрестке Черч-авеню и Нострэнд-авеню. А оттуда до Таймс-сквер... Дайте подумать... Знаю! Конечно, линия два, без пересадок. Вы доедете до станции на пересечении Таймс-сквер и 42-й стрит. Это займет минут сорок пять — пятьдесят.

— У вас есть время? — спросила она, глядя ему в глаза. — Может, вы проводите меня на метро до Таймс-сквер?

— Сейчас? Станция на углу 42-й стрит и Таймс-сквер в это время дня — не самое лучшее место для прогулок молодой женщины...

— Я оставила в офисе очень важные записи, — солгала она, специально повышая голос.

— В каком офисе? — спросил он удивленно.

— Я работаю в «Таймс». Их здание недалеко от этой станции.

— В «Нью-Йорк-таймс», в газете?! — еще больше удивился он.

— Да, с понедельника. Вы поедете со мной? — повторила она просительно.

— Конечно поеду!

— Подождите, пожалуйста. Я оденусь и через минуту спущусь! — радостно воскликнула она и помчалась по лестнице.

Когда она вернулась, Натан стоял у двери, а Астрид продолжала сидеть в кресле с очередной сигаретой в руке. Уходя, Натан вежливо поклонился и сказал:

— До свидания, мадам Вайштейнбергер. Благодарю вас за гостеприимство.

Астрид не ответила. Когда они были уже на улице, Анна сказала Натану:

— Миссис Вайштейнбергер весьма любопытна и недоверчива, но вообще-то она милая женщина.

— Я успел заметить, что она любопытна, — усмехнулся он. — Когда вы ушли одеваться, она спросила, хожу ли я в синагогу и есть ли у меня постоянная работа.

— А ты ходишь? Извините! А вы ходите в синагогу?

Он остановился на минуту и, протянув ей руку, сказал: