Читать книгу "Закон сохранения любви - Евгений Шишкин"

— Собирайся, быстро! — скомандовала дочери Марина.

Утро было холодное — стояла уже глубокая осень. На выцветшей палой листве лежала белая соль заморозка. Некоторые лужицы по окрайкам подзатянул тонкий, с разводами лед. Зябко сквозил низовой ветер. На автобусной остановке пришлось мерзнуть.

Автобусы ходили редко, и оттого в этот «пиковый» час — битком; едва втиснулись. Ленка жалась к Марине, иногда снизу вверх косилась на Татьяну, которую привел в их дом какой-то исключительный случай. Она слышала разговор «тетки» с матерью о Чечне, о папе, о дяде Лёве, она понимала, что папа и дядя Лёва собрались куда-то далеко на Кавказ, но не понимала, чем может обернуться их поездка, а лезть сейчас с вопросами к матери в автобусной толкучке не смела.

Марина с Татьяной в дороге тоже не обмолвились словом. Отговорить, подбить Сергея на отказ от контракта Марина не надеялась: не отступит он от своего, тем более повязанный Лёвой. Но в душе она все же держала песчинку надежды, шанс на чудо: вдруг какая-то потусторонняя сила, даже какое-нибудь недоразумение или путаница переломят ход событий, и удастся Сергея отвести от жуткого найма. Любой ценой спасти, лишь бы на войну не ушел. А там живи где хочет. Хочет — с ней, — Марина без ревности поглядывала на попутчицу Татьяну. — А захочет — пусть возвращается. Казалось, и Татьяна, не пророня сходных слов, разделяла Маринины мысли.

Набор контрактников в Чечню в никольском военкомате не секретили. Про наемников, которых почему-то называли закавыченно «чеченцы», говорили в городе без живости, обреченно, сочувствуя тем, кто искал себе в этой службе весомо оплаченное, но чересчур валкое место под солнцем.

В перегруженном дребезжалом автобусе до комендатуры тащились долго. У здания комендатуры и у ворот соседствующей воинской части людей почти не было — редкие случайные прохожие. По всем приметам, народ с проводин разошелся, разъехался. Между тем за глухим бетонным забором воинской части звучала духовая оркестровая музыка. Бравурная, зазывная «Славянка». Значит, еще не уехали, все там!

Татьяна и поспевающие за ней Марина с Ленкой подбежали к приворотной кирпичной будке контрольно-пропускного пункта, сунулись в двери. Внутри дорогу преградили вертушка и сержант с повязкой на шинели, со штык-ножом на ремне.

— Куда? — без строгости, лишь с удивлением спросил он.

— Туда! Проводить! — выпалила Татьяна.

— Кого? Если «чеченцев», так они уж уехали. Минут десять как уехали, — сказал сержант. — Тут всё быстро прошло. Перекличка и — в машину.

— Не врешь? — строго взглянула на военного Татьяна. — Может, там они? Чего музыка играет?

— Репетиция у музыкантов. Каждый день так гудят. Не верите — сами поглядите, — сержант нажал педаль вертушки.

Татьяна, Марина и Ленка пробрались через крутнувшиеся четвертины вертушки, вышли на внутреннее крыльцо КПП. Большой плац в осенних лужах с одной стороны поджимали казармы, с другой — щиты с рисованными плакатными солдатами на строевой подготовке. У невысокой трибуны дудел оркестр. Несколько солдат с духовыми инструментами без дирижерского управления гремели легендарным маршем. Казалось, громче и сытнее всех звучал огромный тактовый барабан, который висел на лямке на низеньком солдате, который и бил в него колотушкой. Никого больше ни на плацу, ни поблизости от плаца не видать. Только этот оркестрик, духовой, солдатский, берущий не столько слаженностью, сколько мощью. Да еще вороны, которые сидели на высоких тополях, хохлились то ли от промозглого утреннего тумана, то ли от громобойной музыки.

— Не успели, — обронила Татьяна.

Марина посильней сжала узкую холодную ладонь Ленки.

Маленький солдат, словно бы оправдывая свое привилегированное музыкантское положение — музыканту в армии всегда легче, чем немузыканту, — с силой бухал и бухал в пустое нутро огромного барабана.

Возможно простудившись, а скорее всего — от нервного озноба, Марина к вечеру того же дня сильно захворала: ударило в поясницу, ломота в суставах — всю ее разбило, как старую изъезженную телегу, свалившуюся под откос… Ухаживала за ней Ленка, которая после отбытия отца как-то заметно повзрослела, стала за собой мыть посуду, перестала играть в куклы. Маленькими ладошками она усердно натирала матери спину пахучим меновазином, ставила ей горчичники, строго по часам давала таблетки, прописанные участковым врачом, приняла на себя домохозяйство.

14

Утром этого дня Роман поехал на Ваганьковское кладбище — какая-то внезапная душещипательная сила толкнула его к отцу.

Он стоял у могилы, немного недовольствуя, что на высеченном портрете на темном мраморе отец лживо молод, на себя не похож, приукрашен и чем-то фальшиво напоминает известного эстетствующего режиссера, который протер до дыр экран телевизора, переползая, как тюлень, из одного ток-шоу в другое. Вспыльчивый и самовластный, отец выглядел на камне каким-то приглаженно воспитанным, слащавенько интеллигентным. А ведь он интеллигенцию не жаловал. «Нашей интеллигенции кажется, что она всё понимает и чего-то значит. Ни черта она не понимает и ни хрена не значит! В России правит только верховная сила, а интеллигенция — как шавка подзаборная. Лает, лает. А подойдешь к ней, скажешь: «Ну, чего ты, малыш, разлаялся?» Погладишь по загривку, и она хвостиком завиляет. Еще как завиляет!» Роман даже подумал, что если бы отец увидал свой надгробный портрет, пожалуй бы сплюнул: «Экую вы тут лакировку навели! Побрал бы вас!..» И обязательно бы расцветил слова матюгом.

«Все же ты не прав, отец! Именно интеллигенция, та самая творческая интеллигенция, которая была всегда оппозиционна власти, принесла подлинное признание нашему государству. Не политики, не военные, способные только демонстрировать силу, а интеллигенция! Власть силы приходит и уходит. А шедевры искусства вечны. Достоевский, Чехов, Рахманинов, Рерих, Пастернак, Шостакович, Тарковский — интеллигенция всегда была выразителем чаяний народа. Власть доверие у народа добывала кровью, обманом и страхом. — Роман мысленно говорил с отцом. Он знал, что не дождется отцовских прений, но призрачно верил, что отец слышит его мысли. — Дух и свет нации несут именно они — народ и интеллигенция. Иногда они могут войти в противоречие, как входят иной раз в противоречие сердце и ум одного человека. Но они все равно неразрывно связаны друг с другом. Не слабость интеллигенции, а подлость власти — вот что характерно для России! Нет, отец, интеллигенция приходит в мир не побеждать кого-то и не угнетать, как это делает власть. Интеллигенция всегда была и останется искательницей свободы и идеалов».

Шел мелкий дождь. Было прохладно. Листва с ваганьковских кленов и лип уже вся опала. Деревья стояли черны, неприглядны. Неприглядно постаревшим, заброшенным выглядело и знаменитое кладбище, которое, казалось, еще способно удивить роскошью и напыщенностью надгробий, но уже не знатностью фамилий усопших; новые захоронения отличались вычурной безвкусицей и свидетельством сомнительных состояний. Влажная, по-осеннему серая тишина царила на кладбище. Всепроникающий гул московских улиц доносился, конечно, и сюда, но казался каким-то тщетным, пустопорожним в сравнении с покоем здешних аллей.