Читать книгу "Если судьба выбирает нас... - Михаил Валерин"

Рождественское навечерье.

Наряженная конфетами и хлопушками пышная елка. В красном углу под образами на сене стоят изукрашенные ясли, к которым выставлены чашки с пшеницей на меду и взваром из чернослива — дар Младенцу Христу.

За заиндевелыми от мороза окнами — преобразившаяся рождественская Москва.

Кажется, и не было никакого мятежа, хотя следы столкновений отчетливо видны на улицах, словно следы тяжелой болезни. В город потянулись обозы с продовольствием — народ готовился разговеться от души, но с поправкой на военную годину.

В том, прошлом, мире Россия была единственной страной, не вводившей продовольственных карточек на протяжении всей войны, до февраля 1917 года. Здесь же обстановка гораздо благополучнее. Да, есть инфляция! И значительная! Но ведь не катастрофическая же. Продовольствия хватает. На казенных заводах и предприятиях с временным военным управлением рабочим платят достаточно, чтобы обеспечивать семью всем необходимым.

В моих новоприобретенных детских воспоминаниях видится Москва, полная предрождественского изобилия. Полнейшее разнообразие замороженной птицы: хочешь — рябчики, хочешь — голуби, выкормленные на клюкве. Заиндевелые свиные туши лежат длинными рядами, словно дрова, — только копытца да пятачки торчат из-под снега. Громадные чаны с солониной, подернутые розовым ледком. Мороз! За свиным рядом — поросячий да бараний, а дальше — гусиный, куриный, утиный, тетеревиный…

На площадях в большом разнообразии продают елки — от мала до велика. Словно лес вырос. А среди засыпанных снегом зеленых красавиц гуляет народ, снуют сбитенщики, предлагая желающим свое варево из пышущих паром самоваров по копейке за стакан. Горячий сбитень с медом да с имбирем, да с сахарным калачиком — вкусно-о-о!

Нынче все победнее, попроще…

Война!

Но дух праздника, великого праздника, — жив!

Сочельник… Это когда до первой звезды — нельзя.

В смысле кушать. После первой звезды можно есть кутью — постную пшеницу, взваренную на ореховом соке, иначе называемую «сочиво». Тот же Савка так и зовет сочельник — кутейником.

Сегодня оканчивается пост: переходим с рыбы на мясо. Во время шестинедельной рыбной диеты я с грустью вспоминал суши и роллы, которые с удовольствием поедал в многочисленных псевдояпонских ресторанчиках начала XXI века…

Наше семейство, мягко говоря, не бедствует. Так что за время поста пришлось и белугу да севрюгу попробовать. Вкусно, конечно, но разум требовал сырой рыбки с рисом, завернутой в морскую капусту…

И чтобы непременно палочками кушать!

Бзик какой-то… Откат от прошлой жизни…

Господи, о чем я думаю! Встречаю Рождество в 1918 году!

Хлопнула дверь, и в сени, напустив в дом холода, ввалился Федя в припорошенном снегом меховом пальто:

— Звонят! Звонят ко всенощной! Идти надобно!

И вот уже мы всем семейством, с чадами и домочадцами, направляемся в церковь…

Над Москвой в прозрачном морозном воздухе разносится радостный колокольный перезвон. Гулкий, необыкновенно чистый, отдающийся серебром… Все московские «сорок сороков» поют на разные голоса, будто соперничая друг с другом…

Звук, кажется, уходит далеко ввысь, до самого космоса, к черной, искрящейся звездами глубине…

Голова ясная как никогда…

Иду, дышу полной грудью и слушаю, слушаю, слушаю, слушаю…

Потом была служба в переполненной церкви Святого Ермолая, всенощная молитва, проповедь…

Трудно описать мое состояние… Мир грезился нереальным… Миражом из мерцания свечей, запахов воска, ладана и пения с хоров…

И мое прошлое из будущего, которого уже никогда не будет, уходило все дальше и расплывалось, таяло, исчезало…

После службы все кажется уже совсем иным — благостным и удивительно чудесным… Ощущается сильнейший душевный подъем и успокоение.

Над головой мерцают обновленные звезды! И где-то далеко та самая — яркая и древняя, святая…

Здравствуй, Рождество!!!

Глава десятая

1

28 января 1918-го мне исполнилось девятнадцать лет.

Совсем взрослым стал. Смешно…

Смешно и грустно одновременно! Интересно — как теперь определять мой истинный возраст? Сложить предыдущие тридцать три и нынешние девятнадцать? Биологический возраст тела и психологический возраст личности складывать не получается — как и килограммы с километрами. И на гипотетические пятьдесят два года я себя не ощущаю. Слава богу, что хоть для себя определил, кто я такой есть на самом деле.

Разрешите представиться: барон Александр Александрович и еще раз Александрович фон Аш-Валерьянов — единственный и неповторимый.

А отчество и фамилия двойные — потому что жизнь у меня двойная… В честь ныне покойного Александра Валерьянова. Ибо таковым, каким был, он быть перестал. Умер и переродился, практически как в «Песенке о переселении душ» Высоцкого: «Быть может, тот облезлый кот был раньше негодяем, а этот милый человек был раньше добрым псом!»

Хорошо, хоть баобабом не родился!

Нет, вы ничего «такого» не подумайте — с самосознанием у меня все в порядке. С целостностью личности проблем нет, и разделение на «я» и «не-я» — тоже имеет место быть.

И это мое новое «я» не старше тридцати четырех лет. Из которых только последний год — местный. Ну почти что год… В мае будет.

В общем, с днем рождения!

Кстати, самого факта празднования дня рождения я немного побаивался. Точнее, ощущал смутное беспокойство.

Причина банальна — предполагался набег родственников, знакомых и прочих по списку. Как уже упоминалось, я периодически скрывался из дома на время визита матушкиных подруг, дабы не потворствовать гипотетическим матримониальным планам в отношении моей скромной персоны.

Нет, конечно, я не боялся, что меня женят. Все же ценз для вступления офицеров в брак хоть и был снижен до двадцати пяти лет,[159]но до этого еще дожить надо!

Проблема в ином! Помолвка, по местным понятиям, дело архисерьезное, с далеко идущими последствиями. Благодаря моему благоприобретенному социальному статусу о подобных событиях тут в газетах пишут. А расторжение помолвки — это вообще скандал! Все как в книгах и кинофильмах из жизни высшего света! Помолвка ведет к построению новой системы межродовых и межличностных отношений как с социальной, так и с экономической точки зрения.