Читать книгу "Балансовая служба - Андрей Егоров"

Над лагерем то и дело взвивались в небеса огненные шары, с грохотом разрывались на части, и ночь делалась светлой, как день, все вокруг расцвечивалось яркими красками белого колдовства. Из шатра колдуньи раздавался громкий шепот, слышались голоса, и звучала музыка красивейшей гармонии.

Митрохин тоже нашел себе занятие по душе.

Пока девушка копила силу, подключившись к потустороннему источнику, он сочинял стихи. Поначалу получалось коряво, да и как может быть иначе – раньше единственным творчеством для бывшего банкира являлось соавторство в деле сочинения финансовых отчетов. Основную часть готовила бухгалтерия, а он проверял документ, вносил коррективы и подписывал. Постепенно Иван Васильевич почувствовал, что преуспел в стихосложении.

Если бы раньше ему кто-то сказал, что он, практичный до мозга костей человек, финансист и бизнесмен, увлечется поэзией, он бы просто не поверил. Но теперь он неожиданно для себя почувствовал красоту слова, радовался удачной рифме. Митрохин иногда задавал себе вопрос, зачем ему стихосложение? Ответ пришел сам собою – чтобы выжить. Благодаря стихосложению Иван Васильевич еще чувствовал принадлежность к тому, другому миру, который давно покинул. Правда, лирика у него выходила весьма специфической и не слишком удачной с профессиональной точки зрения, но зато душевной.

Конечно, в лагере богочеловека Митрохин занимался не только поэзией. Большую часть времени он упражнялся с магическими предметами.

Правда, владение оружием джиннов ему давалось гораздо хуже, чем игра в слова. Но и в упражнениях с копьем и мечом были свои плюсы – мышцы его за долгие часы тренировок окрепли, налились силой, походка сделалась пружинистой. Он почувствовал себя намного увереннее, чем раньше. А однажды поймал себя на мысли, что не прочь померяться силой с ифритом. Правда, у ифритов имелись существенные преимущества перед любым человеком – рост и неимоверная физическая сила, но Митрохин не сомневался, что если он будет двигаться проворнее джинна и наносить удары, не рискуя понапрасну, то имеет все шансы на победу.

Излюбленным оружием Митрохина стал магический меч, найденный в пустыне. Судя по ощущениям, он делал своего владельца сильнее. Стремительные выпады и удары, которые предпринимал Иван Васильевич с клинком-найденышем, могли бы сделать честь любому фехтовальщику.

Хотя временами ему казалось, что это не он владеет мечом, а меч управляет его рукой и телом. Но гордость от собственного мастерства пересиливала все опасения.

Вечерами он подолгу размышлял. Кочевая жизнь порядком раздражала Митрохина, склонного к оседлости и отчаянно скучающего по цивилизации. Что будет дальше? Или Медея собирается водить их по северо-западу страны до бесконечности.

Не разумнее ли дать джиннам бой, изгнать их прочь из Хазгаарда? С одной стороны, Иван Васильевич страстно желал этого столкновения, руководствуясь не столько отсутствием комфорта, но и жаждой мести – он считал, что джинны задолжали ему по счетам. За все, что произошло с ним в этой и прошлой жизни. С другой стороны, Митрохин боялся сражения. Ему никогда в жизни не приходилось принимать участия в крупных битвах. Короткие стычки с отрядами ифритов, присылаемых Сарконом, он в расчет не принимал. Пока он успевал подоспеть с обнаженным мечом к месту атаки, все, как правило, уже было кончено. Ивану Васильевичу казалось очень подозрительным, что именно он всегда оказывается слишком далеко от места прорыва обороны. Не иначе это происки Медеи. Митрохину было известно, что она отдала указание беречь его во время тренировочных поединков.

В конце концов Иван Васильевич ощутил настоящее раздражение. На его вопросы Медея продолжала отвечать уклончиво, все больше рассказывая о воле Белого божества, и он сделал вывод, что «богочеловечинка», как с недавнего времени он ее называл, и сама не знает, как быть, предпочитая войне пустое бездействие.

– Долго это будет продолжаться?! – рычал Митрохин, в очередной раз заведя старый разговор. – Или ты мне говоришь, что задумала, или лично я сваливаю. Ясно?!

Митрохин кривил душой. Идти ему, в общем-то, было некуда. Медея прекрасно это понимала, но проявила тактичность и проговорила мягко:

– Ну, хорошо, Ваня. Я скажу тебе. Столкновение неизбежно. Я только хочу, чтобы пролилось как можно меньше крови.

– Если оно неизбежно, почему не пойти прямо сейчас и не взять дворец Саркона?! – выкрикнул Иван Васильевич и взялся за рукоять меча, демонстрируя решимость хоть сейчас разделаться с владыкой Хазгаарда.

– Ты стал очень воинственным, – ответила Медея, разглядывая его так, словно только сейчас увидела в первый раз.

– А ты стала инертной, – отозвался Митрохин. – И не знаешь, чего хочешь…

– Да, я стала намного старше. И мудрее…

– Да я не об этом… – отмахнулся Иван Васильевич.

– И я не об этом. Поверь мне, еще не время.

Но ждать осталось недолго.

– Нас больше! Мы победим! Надо действовать!

– На их стороне – магическая сила. У них есть оружие, которое мы не можем использовать. В душах людей живет многовековой страх. Они пока не готовы. Они постепенно укрепляются духом, и с каждым днем они все тверже, но пока я совсем не уверена, что, встретив легионы Саркона, люди не побегут.

– Они не побегут, – пообещал Митрохин, – они ненавидят джиннов так же, как и я. Они слишком долго распоряжались нашей судьбой. Моей судьбой. Они отняли у меня все, что я имел. А теперь моя, наша, очередь распорядиться их жизнями.

– Ваня, Ваня, – Медея покачала головой, – я вижу, что нас ожидает. Крови прольется много.

Очень много…

– И пусть прольется, – тряхнул головой Иван Васильевич, – если это неизбежно. Я готов биться.

– Это безрассудство…

– Безрассудство – вот то, что во все времена являлось главной движущей силой. Вот то, что толкало прогресс. И во мне всегда жило это самое безрассудство, способность идти на риск и побеждать.

– Мы не можем позволить себе быть безрассудными, – колдунья приложила ладонь к груди, – нас ведет высшая сила, которая говорит, что все свершится в свое время. Так, и только так… Присядь рядом со мной.

Это было так неожиданно, что Иван Васильевич растерялся.

– Присядь…

Митрохин опустился на циновку, сел, привычно сложив ноги.

– Тебе надо успокоиться! Все произойдет в свое время.

– Да?

– Да… – Иван Васильевич замолчал, пребывая в задумчивости. Решил поделиться, выдержав короткую паузу:

– А я стихи стал сочинять мистического содержания.

– Прочитаешь? – заинтересовалась Медея.

– Ну, если тебе интересно… – смутился Митрохин. – Я вообще-то стихи раньше никогда не писал. Но тут с душой что-то странное творится.

Захотелось поэзии. На память я мало кого помню.

И вот сам сочинил.