Читать книгу "Ядерная осень - Вячеслав Хватов"

Одновременно заработали все сто двадцать восемь антенн гигантской микроволновки, разогревая ионосферу над бухтой Линахамари под Мурманском. Эти антенны были настолько удачно замаскированы под сосны, что сколько Егор ни вглядывался в иллюминатор вертолета в том направлении, куда ему указывал Скворцов, все равно не мог ничего разглядеть, кроме обычного для этих мест леса из стройных корабельных красавиц. И только когда они вышли из «МИ-40», и крутившие карусель сопровождавшие группу «сушки» исчезли в облаках – он, подойдя к одному из «деревьев и пощупав его, воскликнул: «круто!»

Адмирал Ник Сандерсон стоял на капитанском мостике атомного авианосца «Моника Кондолизски», названного так в честь первой темнокожей женщины, ставшей президентом США, и улыбался. Улыбался, пожалуй, впервые за последние несколько месяцев. Настроение у него было отличное. А чего ему не быть таковым, если новости, поступающие сегодня с утра одна за другой, все были тоже отличными? Вернувшийся с Урала со своим звеном многоцелевых ударных вертолетов, капрал Хоугтон доложил о еще одном зачищенном от партизан русском городе, выскочивший из «F-38» капитан Поуп еще метров за тридцать до своего адмирала поднял вверх руку с двумя оттопыренными пальцами. Конечно, отлично. Это значит, что у этой проклятой русской группировки стало еще на два истребителя меньше. Еще немного, и можно будет начинать массированную высадку войск для окончательного…

Ах да. Еще звено Диксона не вернулось, но это только дело времени.

– Барнетта, – адмирал обернулся и щелкнул пальцами, – еще чашечку кофе.

Но что это, что это такое? Сандерсон проследил за направлением взгляда выпученных глаз Барнетты, да так и застыл. Облака в как всегда низком, сером небе на этот раз не были серыми. Они были как бы подсвечены сверху гигантской иллюминацией. Вскоре этот свет стал и вовсе нестерпимо ярким, словно вылупившийся из свинцовой завесы гигантский огненный шар отделился от нее и накрыл собой и авианосец, и расположившийся рядом фрегат, и значительную часть бухты Линахамари. Только адмирал этого уже не видел.

– Вставай, Мамай, ты все проспал, – сияющий, как новогодняя елка, охранник Леша тряс Ильшата за плечо.

– А! Что? Все уже кончилось? Мы победили?

– А як же. Ну ты и здоров спать.

– Иех, – Мамаев отвел руки за спину, – сейчас бы еще пожрать чего-нибудь.

– А вон иди в столовую, там как раз ваши чай пьют.

В столовой за покрытым клетчатой скатертью столиком сидели Егор, Волохов и Скворцов. Из носика алюминиевого чайника валил пар. Возле него стояла тарелка с печеньем и восьмисотграммовая банка с джемом.

– Проходи, наливай. – Волохов взял за спинку стул, стоящий у соседнего стола, и поставил его рядом с собой.

Мамаев не заставил себя долго уговаривать. Через пару минут он, уже выпив стакан чая и съев половину тарелки печенья, отвалился на спинку стула и, посмотрев на Скворцова, спросил:

– А что вообще произошло-то? Теперь-то можно узнать?

– Теперь, думаю, можно, – Владимир Евгеньевич взял чайник и налил себе кипятку, – шпионов, я думаю, здесь нет, а остатки USA Army ваши коллеги сейчас отлавливают по лесам.

Волохов согласно закивал и, взяв пустую тарелку и чайник, пошел на кухню.

– Ну, так вот, – Скворцов потер виски кончиками пальцев, – еще до того, как окончательно приказала долго жить радиосвязь, в Убежище удалось перехватить радиограмму уцелевшего американского авианосца.

– Это-то я знаю. Его в доках в Аделаиде ремонтировали.

– Ну вот и отремонтировали. Как ваше начальство и опасалось, этот авианосец и еще один фрегат сопровождения к нам и приплыли. И лихо так начали – с десанта под Белорецк. Там первого «языка» и взяли. Над ним поработал ваш местный док – вот он все и рассказал.

– Да, наш док дело свое знает, – Ильшат отхлебнул чай из дымящегося стакана, – с ним не забалуешь.

– Ну вот, собственно, и все, остальное все знают. Правильно я говорю? – Скворцов повернулся к Константину.

– Да, я тоже этот персиковый джем не очень… Мне малиновый больше нравится, – Волохов взял чайную ложку и, зачерпнув из банки джема, густо намазал его на кусок печенья.

Эпилог

Переместившийся с подушки солнечный луч заставил открыть глаза и тут же их зажмурить. Скворцов сел и, вытерев рукавом набежавшую слезу, окинул взглядом комнату. Белый потолок и стены. Четыре кровати, одну из которых занимал он, а вторую лысоватый мужчина лет сорока пяти. Две другие были аккуратно заправлены. Больничная палата. Посмотрев вниз, он обнаружил тапочки. Осторожно встал. Немного кружилась голова.

Его сосед едва ли не с головой укрылся спортивной газетой, на обращенной к академику странице которой футболист со зверским выражением лица бил этим лицом по мячу.

– А, Владимир Евгеньевич, проснулись? – Мужчина, сложив газету вчетверо, бросил ее на тумбочку. – Давайте знакомиться. Подполковник Наливайко Сергей Александрович, – подполковник сел и, сунув ноги в тапочки, сделал два шага в сторону Скворцова.

– Очень приятно, – ответил академик и, чтобы не повисла неловкая тишина, кивнув в сторону тумбочки, спросил, – как сыграли?

– А, пока вы тут спали – наши у бразильцев выиграли, теперь в одну восьмую точно попадут.

– А еще чего такого в мире происходит? – осторожно спросил Владимир Евгеньевич, не имеющий никакого представления, о какой это такой «одной восьмой» идет речь.

– Ну, я не знаю, – Наливайко опять сел на кровать и, почесав за ухом, взял газету. – Австралийцы возмущаются тем, что мы у их берегов якобы рыбу ловим, Стульчак двойню родила, опять бензин подорожал. Да так, в общем-то, ничего особенного.

– А американцы что?

– А что американцы? Всей страной обсуждают изменение пола дочери Мадонны, такие у них заботы, нет, чтобы свое правительство покритиковать за то, что до сих пор свою часть тоннеля под Беринговым не закончили.

Скворцов подошел к окну. Внизу, в здоровой луже, разлившейся почти на всю проезжую часть, резвились воробьи. Часть из них, неподалеку, терзала большой кусок булки, который им кинул малыш в голубом комбинезоне. Он все время порывался подойти к ним поближе, и его маме стоило немалых трудов удержать его за капюшон. Наконец ей это надоело, и, посадив «юного натуралиста» в летнюю коляску-раскладушку, мамаша повезла его к выходу из прибольничного парка.

Академик бросил рассеянный взгляд на умытые дождем, блестящие стеклами окон разноцветные кубики домов, на колышущиеся на легком ветерке зеленые ветви акации, на «воробьиное море», в котором отражалось изумительно голубое небо с бегущими по нему барашками облаков. Один такой «барашек», закрывавший собой солнце, наконец, выпустил его на свободу, и оно, отразившись от зеркальной поверхности лужи, вновь брызнуло ему в глаза.

В палату неслышно вошла медсестра.