Читать книгу "Белая дорога - Джон Коннолли"

— А что, железо, — хохотнула она, — мне полезно.

— Слушай больше, еще не такого тебе наговорят.

— Как там на фронте?

— Так же, без перемен.

— Я за тебя волнуюсь, — сказала Рэйчел, и голос у нее изменился. Смешки и нетвердую дикцию как рукой сняло: намек на нетрезвость был, судя по всему, лишь маскировкой, как подмалевок поверх работы старого мастера, чтобы скрыть ее истинную ценность. Рэйчел хотелось быть навеселе, ощущать себя беззаботной хохотушкой, под хмельком от стакана пива. Но ей это не удавалось. Она вынашивала ребенка, отец которого пропадал далеко на юге, и вокруг него гибли люди. И это происходило в то время, как ненавидящий нас обоих человек пытался вырваться из тюрьмы штата; в голове у меня до сих пор глухим эхом отзывались условия сделки, которую он предлагал.

— Да нет, в самом деле, — соврал я, — у меня все в порядке. Дела тут подходят к концу. Я, похоже, понял, что произошло.

— Расскажи, — попросила она.

Я прикрыл глаза; мы теперь как будто лежали вдвоем в темной тиши. Я даже улавливал слабый запах Рэйчел, чувствовал на себе ее вес.

— Не могу.

— Ну пожалуйста. Поделись хоть чем-нибудь. Так хочу, чтобы ты как-то до меня дотянулся.

И я рассказал:

— Они изнасиловали двух молодых женщин, сестер. Одна из них была матерью Атиса Джонса. Ее забили насмерть камнем, а сестру заживо сожгли.

Рэйчел молчала, но я слышал ее трудное дыхание.

— Одним из тех людей был Эллиот, — добавил я.

— И он же позвал тебя туда. Просил о помощи.

— Да, просил.

— Хотя все это было ложью.

— Ну почему, не совсем. — Ведь правда всегда находилась у поверхности.

— Тебе надо оттуда уезжать. Просто необходимо.

— Я не могу.

— Пожалуйста.

— Нет. Рэйчел, ты же знаешь, что я не могу.

— Пожалуйста!

В фастфуде на Девайн-стрит я съел гамбургер. Из динамиков несся вокал Эммилу Харрис. Она исполняла «Wrecking Ball» — песню Нила Янга, и он подпевал ей своим надтреснутым голосом. В век Бритни и Уитни есть что-то проникновенное и странно обнадеживающее в звучании немолодых дуэтов. Пик их популярности, возможно, уже прошел, но когда они своими заматерелыми, полными жизненной зрелости голосами поют о любви, желании и шансах на последний танец, то им почему-то верится больше, чем нынешним безмерно раскрученным поп-девам.

Рэйчел в слезах повесила трубку. Я поедом ел себя за то, чему ее подвергал, но нельзя же было вот так все бросить и уйти, тем более сейчас.

Утолив голод в обеденной зоне, я переместился в бар и сел там в закуток. На столике под оргстеклом лежали выцветшие, пожелтевшие фотографии, старые рекламные буклеты. Вот корчит перед объективом рожи какой-то толстяк в подгузниках; женщина держит на руках щеночка; обнимаются-целуются влюбленные пары. Интересно, помнит ли кто-нибудь их имена.

У стойки бара сидел бритоголовый молодой человек лет двадцати семи; мельком глянув на меня в зеркало, он занялся созерцанием своего пивного стакана. С ним мы едва встретились взглядами, но ощущение было такое, что он меня где-то видел и пытается это скрыть. Я смотрел на его затылок, задумчиво вбирая взглядом развитые мышцы шеи, накачанные плечи, узкую талию. Кому-то он мог бы показаться небольшим, может, даже чуть женственным, однако при этом был он жилистым — такого одолеть не так-то просто хотя бы потому, что он тут же вскочит встанькой. Трицепсы ему украшали татуировки (их кончики виднелись из-под майки); предплечья были чистыми, без наколок — ими он поигрывал, то сжимая, то разжимая кулаки. Вот он посмотрел на меня в зеркало второй раз, затем третий. Вот, сунув руку в карман линялых, в обтяжку джинсов, кинул на прилавок несколько мятых долларовых купюр и пружинисто вскочил со стула, после чего двинулся ко мне — даром что сидевший рядом мужчина постарше, поняв, что происходит, запоздало попытался его остановить.

— У тебя че, ко мне вопросы? Шалости на уме? — запальчиво спросил он на ходу.

В соседних кабинках вначале застопорились, затем стихли разговоры. Левое ухо забияки было с пирсингом, который оторачивала татуировка в виде сжатого кулака. Скинхед приближался, вскинув брови; голубые глаза на бледном лице недобро светились.

— Я вот тоже о шалостях подумал, когда ты пялился на меня в зеркало, — отозвался я.

Справа послышался сдавленный мужской смешок, который, правда, оборвался, стоило скинхеду, дернувшись, впериться в том направлении. Он снова переключился на меня. Теперь он переминался с пятки на носок, сдерживая агрессию:

— Че, нарваться хочешь? — спросил он.

— Нет, — ответил я с улыбкой агнца. — А ты бы хотел?

Эта улыбка окончательно вывела его из себя. Побагровев, он собирался уже ко мне придвинуться, как тут сзади ему негромко свистнули. В поле зрения возник мужчина постарше, с прилизанными черными волосами, и крепко схватил задиру за руку.

— Оставь, — сказал он.

— Да он меня пидором обозвал! — вскинулся скинхед.

— Это он так, раззадорить. Отойди.

Скинхед разок-другой безуспешно попытался выдернуть руку из хватки старшего товарища, после чего шумно плюнул себе под ноги и строптиво ринулся к двери.

— Вынужден извиниться за моего юного друга. Он очень эмоционально относится к подобным вещам.

Я кивнул, но не подал вида, что припоминаю этого прилизанного брюнета, хотя именно он наушничал Эрлу-младшему в отеле «Чарльстон-плейс», и именно его я видел за поеданием хот-дога на сборище Роджера Бауэна. Этот человек знал, кто я, и притащился сюда у меня на хвосте. Получается, он знал и то, где я остановился. А может, догадывался и о причине моего пребывания.

— Ладно, пора в путь-дорогу, — сказал он.

Кивнув в знак прощания, он повернулся, чтобы уйти.

— Увидимся, — сказал я ему вслед.

Спина у него напряглась.

— С чего вы это взяли? — спросил он, чуть повернувшись и склонив голову, отчего я видел его в полупрофиль: приплюснутый нос и удлиненный, полумесяцем, подбородок.

— У меня на такие вещи чувствительность, — ответил я.

Он указательным пальцем правой руки поскреб себе висок.

— Забавный вы человек, — сказал он уже без притворства. — Даже жалко будет, когда вы покинете этот мир.

И вслед за своим скинхедом вышел из бара.

Покинув бар минут через двадцать с ватагой студентов, я как мог держался с ними до угла Грин-стрит и Девайн-стрит. Тех двоих видно не было, хотя они несомненно находились где-то поблизости. В вестибюле «Клауссен-инн» из динамиков лился негромкий джаз. Я пожелал спокойной ночи пареньку на ресепшене. Тот кивнул в ответ, на секунду оторвавшись от учебника психологии.