Читать книгу "Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер"

Сулейман пытливо вглядывался в лицо ребенка, он провел указательным пальцем по маленькому ротику, с радостью глядя на пухлые крошечные губки, которые сразу присосались к его пальцу. Потянувшись к Давуду и взъерошив ему волосы, он с удовлетворением заметил, что у младенца такие же изогнутые пухлые губы, как у него. Он широко улыбнулся.

Давуд тихо погладил Хюррем, Джихангира и тыльную сторону ладони Сулеймана. В личике младенца он видел сходство лишь с Хюррем и Сулейманом, но вместе с тем…

Никто из сидящих в беседке не произносил ни слова; они нежились на солнце и слушали, как волны с шумом накатывают на защитный вал. Мужчины исполняли все желания Хюррем, осыпая ее нежными поцелуями, ласками и улыбками, когда она подносила к груди проголодавшегося младенца.

Глава 103

— Глупый мальчишка, — прошипела Хафса, быстрым шагом обходя фонтан и направляясь к Сулейману. Султан с изумлением оторвался от письма; упрек матери как будто озадачил его.

Валиде-султан много дней думала, сидя в уединении своих покоев или ухаживая за Хюррем и Джихангиром. И как бы она ни поворачивала свои мысли, она неизменно приходила к одному и тому же выводу.

— Глупый мальчишка! — повторила она, с силой ударяя его по лицу.

Сулейман в замешательстве потер щеку.

— О чем ты, матушка? Что я еще натворил?

— Ты прекрасно знаешь, что творится в твоих покоях весь последний год. Доказательством твоих поступков служит Джихангир. Разве ты совсем не думаешь о доме Османов и о будущем империи? Ты всегда слушал только свое сердце, и оно в конечном счете станет причиной твоего падения — если не падения всей империи!

Губы Сулеймана изогнулись в усмешке, однако она лишь больше воспламенила валиде-султан.

— Мама, никто и никогда ни о чем не узнает. Я очень осторожен, так что никто не знает, когда оба моих любимых находятся вместе со мной.

Валиде-султан села рядом с сыном и презрительно хмыкнула:

— Значит, сын мой, ты принял все меры предосторожности?

Сулейман кивнул.

— И никто не знает о твоих… забавах?

Он снова кивнул.

Хафса снова влепила ему пощечину.

— Тогда почему мои наушники сообщают мне все пикантные подробности?

Сулейман задумчиво потер щеку.

Хафса прижалась к сыну и, положив руку ему на плечо, зашептала ему в ухо:

— Мы должны действовать быстро и пресечь все сплетни о том, что происходит! Ни у кого не должно возникнуть и тени сомнения насчет происхождения Джихангира — как, собственно, и насчет происхождения всех твоих сыновей. Подданные не должны думать плохо о тебе и твоих наследниках. Вы — наместники Бога на Земле. Твои подданные должны думать, что все твои сыновья — потомки пророка Мухаммеда.

— К черту сплетни, пусть болтают, что хотят, — хрипло прошептал Сулейман, так же пылко, как и валиде-султан. — Они будут думать так, как мы им прикажем, матушка. Наши подданные готовы на многое закрывать глаза, лишь бы у них были набиты животы, а на базарах и в хамамах к их услугам имелись все мыслимые удовольствия. Мои предки, как известно, наслаждались и обществом одалисок, и обществом своих пажей. То, что происходит за стенами гарема, никого не касается, кроме меня и моих любимых.

Хафса отодвинулась от сына и задумалась. Она вспомнила своего султана Селима, который часто приглашал к себе красивых молодых придворных. Она прогнала из головы неприятные мысли.

— Сулейман, ты не понимаешь. Твое… безрассудство подрывает наш род. Ты ослеплен своими желаниями. Да, ты прав: многие твои предки наслаждались ласками красавцев обоего пола, однако никто из них не позволял своим любовникам-мужчинам отведать изысканных угощений гарема. И уж точно никто из них не обладал даже малой толикой той власти, какой обладаешь ты в Европе, Азии и Африке.

Сулейман внимательно слушал мать.

— Хотя ты их не видишь, любимый, твои враги очень близко и готовы воспользоваться малейшей оплошностью, чтобы коварно нанести тебе удар в спину!

— Но Ибрагим и наши янычары снова выступили в поход на север, — возразил султан, — и сейчас сдерживают Габсбургов у их границ. Даже если Габсбурги узнают о моих любимых и о том, чем мы занимаемся, им все равно.

Валиде-султан вздохнула и снова покачала головой:

— Сулейман, ты величайший султан из живших на земле, а Ибрагим — величайший из великих визирей. В этом нет никакого сомнения. Но ты должен усвоить, что твой враг — не воин, который несется на тебя, размахивая саблей и целясь в тебя из пистоли. Воин вражеской армии сражается за то, во что он верит; не он твой истинный враг.

Сулейман вопросительно выгнул брови и стал ждать продолжения.

— Твой соперник, друг мой, — тот, кому ты больше всех доверяешь. Он всегда рядом; ты считаешь его своим самым близким другом. Хотя его тепло и близость, возможно, и утешают тебя, ты не замечаешь, как он, поглаживая рукоятку кинжала, только и ждет удобного случая всадить кинжал тебе в горло и злобно повернуть его в ране.

Сулейман отпрянул:

— Не понимаю, о чем ты говоришь! Я полностью доверяю всем моим визирям и пашам! Они всю жизнь преданно служат мне и империи!

Хафса понимала, что ей не удастся поколебать веру Сулеймана в своих приближенных. Он ни за что не поверит в истинные замыслы Ибрагима, пока не будет слишком поздно. Она вздохнула и решила сменить подход.

— Хорошо, дитя мое, думай как хочешь, но поверь мне на слово и не перечь ни моим словам, ни моим поступкам. Я сама разберусь с теми, кто распускает сплетни в гареме. Я отрежу языки тем, кто прячется в темных углах. В следующем году я по одной переселю всех твоих наложниц в Старый дворец. Пусть наслаждаются жизнью там. Гюльфем и Ханум, которые больше всего рады обществу друг друга, мы отправим в Манису. Там они обретут счастье и заслуженный покой. После всех принятых нами мер в твоем гареме останется одна Хюррем со своими евнухами и мавританками.

Хафса помолчала, желая убедиться, что Сулейман согласен с ее предложениями.

— Ты, сын мой, будешь продолжать вести победоносные войны на севере, но после того, как я опустошу гарем, ты сочетаешься с Хасеки Хюррем браком и всему миру объявишь ее своей женой и единственной настоящей любовью.

Сулейман ошеломленно отпрянул, но затем кивнул в знак согласия: его любовь сильнее, чем потребность придерживаться традиций.

— Остается Давуд… Само его существование должно быть стерто из всех книг и ведомостей… Пусть остается рядом с тобой, но для всех остальных он должен превратиться в невидимку. Никто не должен знать о той роли, которую он играет в твоей жизни и в жизни Хюррем; пусть никто не догадывается о происхождении Джихангира.

Сулейман прислонился спиной к колонне и кивнул в знак согласия.