Читать книгу "Сказание об истинно народном контролере - Андрей Курков"

В это время какая-то женщина в задних рядах зала разразилась приступом кашля, и лектор, по-жирафьи вытянув голову, отыскал ее пристальным взглядом, и тут же пронеслось баритоном над головами в ее сторону: «Будьте здоровы!» — …Отдохнуть, подлечиться, — продолжал он, когда в зале снова стало тихо, — закалить себя летом, особенно на южном солнце и на берегу моря — очередная задача нынешнего дня. Это должно стать сейчас предметом стремлений всех трудящихся, ибо и солнце, и море действуют разносторонне и энергично: они и закаляют, и лечат!..

После лекции Марк, присоединившись к потоку отдыхающих, «приплыл» в просторную столовую.

— Товарищ Иванов? — произнесла вслух главная диетсестра, изучая курортную карточку новенького отдыхающего. — Печень не болит? Желудок?

Марк решил не жаловаться.

— Нет, здоров, — сказал он.

— Ну и прекрасно, товарищ Иванов. Тогда, пожалуйста, столик номер 15, вон там у окна, с видом, можно сказать. Любое место занимайте, только, пожалуйста, вы уж все время там и сидите, чтоб порядок существовал.

Обретя свое место за столом, Марк почувствовал себя приятно и расслабленно. На столике, покрытом белоснежной скатертью, стояла на ножке вазочка с хлебом и рядом, под ней, другая, маленькая вазочка с салфетками.

Подъехала к столику трехэтажная тележка с горячей пищей, и толкавшая ее официантка — невысокая загорелая девочка с длинной черной косой, улыбаясь, поставила перед Марком тарелку с супом.

— Тут уже кто-нибудь сидит? — спросила она, кивнув на пустые пока места.

Марк пожал плечами.

— Ну ничего, сейчас сядут! — сама себе произнесла она и поставила на стол еще три тарелки с супом.

Наклонившись, Марк вдохнул поднимавшийся над тарелкой аромат.

Куриный суп с вермишелью — не глядя вспомнил он такой мягкий и нежный запах. Взял в руку ложку из нержавейки — блестящую, с выдавленной на ручке башней Кремля. Чуть помедлил, настраивая себя.

Вкус супа ласкал язык, и даже глотать было жалко. За стол присели еще трое отдыхающих — сначала низенький кругленький коротко остриженный мужчина, сидевший рядом с ним на лекции, потом пожилые супруги: пышная женщина, необычайно розовощекая, в легком фиолетовом платье, и ее муж, большущий, лысый, здоровый и большерукий, в синей бобочке и спортивных штанах.

— Приятного аппетита! — пожелал им Марк.

Они улыбнулись.

Кругленький мужчина оказался начальником треста общей утилизации. Фамилия его была Валтузов.

Глава семьи Евсюковых поменял много ответственных работ. Сейчас он заведовал кожевенным заводом под Москвой. Жену его звали Клавдия Степановна.

На второе симпатичная официантка привезла бифштексы с тушеной капустой.

Марк не мог не нарадоваться качеству горячей пищи. Клавдия Степановна не разделяла его энтузиазм, говоря, что он, должно быть, никогда не был женат. Это была правда.

Однако другие двое мужчин, Валтузов и Евсюков, ели жадно и с азартом, и в их негромком чавканье Марк ощущал поддержку. И сам, приученный застольной культуре, все-таки пытался жевать погромче, чтобы не выделяться.

Компот из абрикосов показался Марку слишком сладким. А заварное пирожное он решил взять для Кузьмы и завернул его аккуратно в бумажную салфетку.

— У вас с собой собачка? — игриво спросила Клавдия Степановна.

— Нет, — ответил так же игриво Марк. — Птичка у меня здесь!

Все рассмеялись.

Перед тем, как идти на море, Марк сунул пирожное Кузьме в клетку, а саму клетку с птицей вынес на балкон и поставил там на плетеный стул.

— Ну вот и ты погреешься, — сказал Кузьме Марк. — Пальмы отсюда видны, может, дальнюю родину вспомнишь?

На пляже лежала масса людей. Буквально каждые пять метров Марку приходилось переступать через кого-то или обходить.

— Товарищ Иванов! Товарищ Иванов! — долетел вдруг до него чей-то окрик. Обернулся.

— Идите к нам! — приглашали устроившиеся возле сетчатого навеса Евсюковы.

— Вам ведь тоже нельзя сразу на солнце — сгорите!

Марк охотно расстелил свою полосатую подстилку рядом с супругами.

— В картишки? — предложил сам Евсюков.

Играли в подкидного.

Марка сначала раздражала прорывавшаяся в глупых шутках да и просто в репликах грубость товарища Евсюкова. Но помня, что перед ним — заведующий кожевенным заводом, он как-то успокаивался, воспринимая эту грубость как профзаболевание. На кожевенных заводах они с Кузьмой выступали не раз. И всегда им показывали и объясняли производственный процесс, и всегда Марк обращал внимание на грубость работы и работников таких заводов. Так что и здесь Марк решил побыстрее привыкнуть и старался не обращать внимания.

Все три раза Марк остался дураком, и после этого они отправились купаться.

Море, несмотря на начало июня, в этом году уже прогрелось. Плывя к красному буйку, возле которого стояла на приколе спасательная лодка с матросом, Марк вспоминал прекрасную вводную лекцию, прочитанную тут же в доме отдыха. И соглашался, вспоминая запомнившиеся из нее фразы. Солнце и море! Источник жизни! Природа — лучший целитель! Как все правильно говорил лектор!

Следующим утром Марк делал на балконе зарядку.

С соседнего балкона выглянул приятный довольно молодой мужчина.

— А, сосед? — радостно проговорил он. — Будем знакомы. Поэт Вячеславин. Марк тоже представился.

— О, это очень символично! Поэт и артист живут рядом, через стенку. Это как идеальный производственный процесс!

Разговор не затянулся надолго.

Поэт ушел бриться, а Марк побежал к морю, чтобы успеть перед завтраком проплыть до буйка и обратно.

Дни пролетали слишком быстро. Вроде бы только вчера он приехал в этот замечательный дом отдыха, а уже съел здесь восемь или девять обедов, столько же завтраков…

После очередного обеда Марк решил устроить себе тихий час. Уже снял бобочку, как в дверь постучали.

Пришел поэт Вячеславин. Принес в подарок свою книжку.

— Может пригодиться! — кивнул он на сидевшего в клетке попугая.

И тут же бесцеремонно уселся на плетеный стул.

— Все-таки как все символично! — восторженно произнес он. — Совершенно зря Луначарский выступил тогда против символизма. Зря! Это же основа понимания истории. Да и сама революция, то, что она началась с изгнания из Смольного благородных девиц?! Разве это не символично?!

Марк слушал и кивал.

А поэт Вячеславин все пел и пел. Потом вдруг замолчал, задумавшись — видно, прославляя символизм, пришел к интересной мысли и теперь боялся ее забыть.

— Ну я пойду попишу! — проговорил он уже другим, озабоченным голосом и, кивнув, вышел.