Читать книгу "Мертвые не молчат - Марк Вернхэм"

— Клэр тоже говорила мне о чипе. До того, как взорвалась бомба, — говорю я немного обиженно.

Мыскин снова замолкает на несколько секунд.

— Ну, как я и говорил, ты пережил взрыв, поэтому, думаю, нам с тобой не стоит слишком уж серьезно воспринимать твои слова. И еще, думаю, мне нет нужды напоминать, что большая часть тех сведений, которые ты получил во время своего потрясающего расследования, является секретной информацией. Поэтому не советую говорить об этом еще кому-либо, понятно? Вот и славно, Дженсен. После всего, что ты перенес, тебе же не хочется самому стать источником утечки, так ведь? Это ни к чему хорошему не приведет. Сам понимаешь, департаменту это очень и очень не понравится.

— А Клэр? — задаю я свой главный вопрос.

— Клэр… Да, Клэр. Сотрудница отдела помощи неблагополучным семьям. Она была направлена в Департамент здравоохранения из Департамента безопасности. Годами вела на севере Лондона отличную работу с бедняками, организовывая группы взаимопомощи и курсы по самоусовершенствованию. Отличный источник надежной информации, мониторинг поведения бедных слоев населения и тому подобное. Советую тебе, Дженсен, как-нибудь почитать ее отчеты. В них она часто упоминает тебя. Она явно была к тебе не равнодушна. Как жаль, что она погибла. Так сказать, побочные потери во время операции. Такое случается, ничего не поделаешь. Она даже ничего не почувствовала. Ну а теперь мне нужно идти. Я тебя утомил. Выздоравливай поскорей. Всего хорошего!

Я закрываю глаза. Я совсем измучен этим разговором. Я засыпаю.

После визита Мыскина я стал чаще приходить в себя. Не потому, что Мыскин навестил меня, а потому, что я выздоравливал и постепенно возвращался из тех мест, где я до этого пребывал. Мне больше нравилось бодрствование, чем это мое сонное сумасшествие. Валяясь без сознания, я улетал в мир снов об оторванной голове Рега, об окровавленных угрях и тому подобном отвратительном дерьме. И потом я просыпался ошалевший, измученный и с дрожащими руками и ногами. Тогда ко мне прибегали доктора и выдавливали мне в вены сок из этих пластиковых мешков, или кололи меня своими иглами, или пичкали всякими пилюлями, пихая мне их и в рот и в зад.

Оказывается, я был без сознания целых три месяца. Что, в общем-то, совсем неплохо. Серьезно. Именно столько времени ушло лишь только на то, чтобы зажили мои ожоги и хоть немного срослись мои сломанные кости.

Во время моих долгих провалов в сон меня посещали воспоминания о Клэр. Мне постоянно снилось, что она сидит рядом с моей кроватью. Сидит с озабоченным видом и смотрит на меня взглядом, полным любви, или читает книгу, или спит в полумраке больничной палаты. И она все время говорит мне, что волноваться не о чем. А еще мне снилось, что мы с Клэр живем в моей квартире. Мы счастливы, и у нас есть ребенок — девочка по имени Роуз. И каждый раз, когда мы смотрим на нее, мы вспоминаем ту маленькую девочку, которая играла в классики, и мы смеемся и обнимаемся. Но потом я прихожу в себя, и Клэр уже нет рядом. Ее разорвало на кусочки гребаной бомбой Рега. И эти мелкие кусочки ее тела разлетелись по всей улице, и потом их собирали эти придурки из Департамента санитарного надзора, счищая с асфальта и кровь, и плоть. В общем, занимаясь той самой уборкой, которой ни один нормальный человек не захочет заниматься. Тогда я окончательно просыпаюсь и начинаю стонать и кричать. На меня опять накидываются доктора со своими иглами и пилюлями, и мне становится лучше.

После этих трех месяцев моего, так сказать, бессознательного лечения начался реабилитационный период. Недели ковыляния на костылях, плавания в бассейне, сжимания каких-то резиновых мячиков. В меня напихали кучу железяк, чтобы скрепить все то, что сломала и разорвала эта дурацкая бомба. Во мне теперь полно всяких шурупов и болтов и новых суставов, сделанных из пластика и резины. И я весь в шрамах. Спина у меня теперь не гладко-белая, как раньше, а больше похожа на кроваво-красную отбивную. Но не лицо. Лицо такое, каким было раньше у настоящего Дженсена. Мрачное, недовольное лицо Норфолка, этого старого бродяги из Норфолка, исчезло.

Глава 35

Следующий голос, который я слышу, — это голос, кричащий мне прямо в ухо. Кричащий возбужденно и хрипло от слишком большой дозы принятого «бориса». Кричащий в попытке перекричать громкую музыку. А я сижу, облокотившись о стойку бара, думая о своем и не особенно обращая внимание на окружающих.

— Эй! Привет! Чтоб меня! Это же старина Дженсен! Дженсен Перехватчик!

К этому времени я уже выписался из больницы, хорошенько залатанный и, в общем-то, в порядке. Я сижу у новых «Звездных сучек» в районе Пекхем, нюхаю какой-то крутой порошок и пробую новый сорт выпивки. Музыка грохочет — бум-бум-бум — чертовски громко. Какое-то новое дерьмо из Африки под названием «нейшнкор» — что-то вроде хардкора, понятно? Сумасшедший, скажу я вам, музон, и сейчас на самом пике моды вместе со всеми этими дурацкими ожерельями и бусами, которые можно надевать, когда ее слушаешь. И от нее буквально тащатся стиляги, девчонки и тинейджеры. Народ вокруг меня отплясывает этот самый нейшнкор, тряся гребаными кожаными ожерельями. Этот музыкальный стиль расцвел, пока я лечился, и поэтому на меня он, можно сказать, свалился как кирпич на голову. Я вышел из больницы, а он уже прямо тут, грохочет из каждого динамика. В общем-то неплохо.

Но хочу сказать, что, сидя у «Звездных сучек», чувствую я себя как-то странно. Будто я все время жду, что вот-вот увижу, как чертов Федор возвращается из сортира, даже не застегнув штаны, хохоча идиотским смехом, или как он, перебрав «бориса», снова падает по ступенькам лестницы в своей дурацкой тоге. Но его здесь нет, так ведь? Старины Федора больше нет со мной. Пропал мой друг Федор, совсем пропал. И я вроде как скучаю по нему, понятно? И теперь, снова попав к «Звездным сучкам», я вспоминаю, как мы с ним веселились и как накачивались «борисом» под самую завязку, а он все уговаривал меня нюхнуть еще и еще, пока я буквально переставал понимать, где верх, а где низ, и все кончалось тем, что мы оказывались в моей квартире, продолжая дурачиться и, например, швырять друг в друга едой. А потом мы оба вырубались…

Но все это теперь в прошлом, и я сижу здесь один, пробуя новый сорт «бориса» (он называется «Кипучий Борис», и, надо сказать, абсолютно заслуженно, но я в этом деле — не мальчик, и, чтобы у меня снесло башню, нужно что-то уж действительно чертовски особенное).

И вот еще какая штука: когда я думаю о Федоре и о том времени, что мы проводили вместе, то замечаю, что мне становится все труднее и труднее вспоминать разные там подробности, кроме простого факта, что мы с ним здорово веселились и что он был чертовски забавным парнем. И чем больше я напрягаюсь, чтобы вспомнить, тем хуже мне это удается… Я даже не могу точно вспомнить его лицо. Он всегда был немного похож на ведущего из «Грузовиков-монстров» — на Майки Гаража. И теперь, когда я думаю о Федоре и пытаюсь представить себе его лицо, то вижу только Майки, орущего в микрофон, когда очередной участник гонок слетает с трассы. А может быть, это все из-за той медицинской дряни, которой меня накачивали в больнице, и еще из-за таблеток «Б-19» — всей этой дури, которая должна была раз и навсегда привести мои мозги в порядок. Чтобы я стал опять веселым, нормальным парнем, и не таращил глаза, и не говорил всякой ерунды оттого, что меня чуть не разорвало на куски бомбой Рега, и что Клэр, наоборот, разорвало на эти самые куски прямо у меня на глазах.