Читать книгу "Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева"

А впрочем, как говорят умные люди, у каждой палки есть дваконца. Не будь Сен-Фаржо в том состоянии, в каком он пребывает теперь, я едвали совершил бы свою поразительную, потрясающую, уникальную находку. Ведь мнеповезло именно потому, что в той старой комнате во втором этаже главногоздания, которой теперь никто не пользуется (штофные обои там слишком мрачны, апотолок покрыт такими трещинами, что даже смотреть на него страшно, не то чтостоять под ним!), обвалился угол. Штукатурка кусками рухнула на прелестное бюров стиле Людовика XV, которое составило бы счастье какого-нибудь коллекционера,а мне принесло бы, пожалуй, некоторые деньги, когда бы я не был слишком ленив,чтобы найти этого коллекционера и получить от него эти деньги… К числу моихнеоспоримых достоинств, кроме воинствующей лени, принадлежит также и фатализм,который, клянусь богом, оказал бы честь какому-нибудь заядлому приверженцуучения Магомета. Поэтому я убежден, что всегда происходит то, что должнопроизойти, и хотя порою и предаюсь приличным сокрушениям о том, что бы сделал яс Сен-Фаржо, окажись у меня свободные – большие! – деньги, не сомневаюсь, что яс гораздо большим удовольствием спустил бы их в «Мулен-Руж», или в«Фоли-Бержер», или у «Максима» (да мало ли в Париже мест, назначенных нарочнодля того, чтобы выкачивать денежки у тех, у кого они есть и кто желает поскорейс ними расстаться!), чем стал бы вкладывать в ремонт этого чудовищно огромногосооружения, этой разрушающейся, умирающей красоты.

Итак, на прелестное бюро совсем не прелестно обвалился уголстены.

Я даже не подозревал о случившемся, пока мне не доложил осей катастрофе назойливый Огюст, мой камердинер. Этот добрый, хотя и недалекиймалый принадлежит к той породе (увы, ныне вымершей!) верных слуг, которыесчитали для себя великим счастьем отдать жизнь за своего господина. Междупрочим, предок Огюста в годы революционного террора разделил участь одного изграфов Буагеллан, то есть моего предка, и взошел вместе с ним на гильотину, ноне покинул его. Огюст восхищен тем, что служит нашему семейству по-прежнему,что мы теперь носим титул Сен-Фаржо, что он живет в самом настоящем замке, апотому с великой печалью относится к моим планам продажи сего достопочтенноговороньего гнезда. Он то и дело причитает по поводу его ухудшающегося состояния,однако нынче утром разбудил меня воплем, который сделал бы честьпрофессиональной плакальщице в Городе Мертвых Древнего Египта. И чтобы спастисвои уши и нервы, я принужден был выбраться из кровати. Кстати говоря, в моейспальне потолок тоже не в лучшем состоянии, однако, благодарение богу, штукатуркатам осыпается только мелкими хлопьями, которые опадают на полог моей кровати идо меня не долетают. К тому же я убедился, что полог натянут достаточно туго,чтобы, в случае чего, принять на себя и более крупные куски штукатурки, а то икакой-нибудь камень, поэтому я и считаю состояние моей спальни вполне терпимым.Итак, я принужден был выбраться из кровати, завернуться в халат, который ужедержал наготове Огюст, предварительно выбив из него облачко моли и пыли, ипотащиться во второй этаж. Огюст разразился горестными восклицаниями, указываяна разрушения, вздымая руки и только что не царапая себе лицо на манер все тойже египетской плакальщицы. А меня вдруг словно толкнуло что-то: я протянул рукук бюро и, не боясь испортить свой почти свежий, всего лишь позавчерашнийманикюр, снял с крышки самый крупный обломок. Оказалось, что камень имел острыйкрай, который изрядно покорежил крышку и даже проломил ее. Огюст издал новыйкрик и едва не оглушил меня. Думаю, я бросил бы в него камень, который держал вруке, только бы заставить его умолкнуть, настолько доняли меня его бабьипричитания, – как вдруг увидел, что в проломе на столешнице что-то желтеет.

Разумеется – и я не стыжусь в этом признаться, ибо этовполне естественно! – моя первая мысль была о кладе. Сердце мое затрепетало… Ипусть тот, у кого оно не затрепетало бы в обстоятельствах, подобных моим, самбросит в меня камень, как я чуть не бросил в глупого Огюста! В следующеемгновение я понял, что желтеет в стене не груда золота или хотя бы пачки ассигнацийвремен Империи или Реставрации [43], а нечто вроде книги.

Надобно сказать, что к чтению книг я не особенно расположен.Думаю, что прочел их не более десятка. Это Священное Писание, записки маркизаде Сада, томики Верлена и господина Эдгара По, ну и еще несколько книжонок,прочитанных скорее случайно и от скуки, нежели целенаправленно и с какой-тосерьезной целью. Мне захотелось махнуть рукой и предоставить бюро и книгу ихсобственной судьбе. Однако нечто, какое-то наитие – быть может, воля Провидения!– не позволило мне отойти. Наконец, подтянув рукав халата и брезгливопоморщившись, я сунул пальцы внутрь бюро и попытался вытащить книгу.

Не тут-то было: щель оказалась слишком мала. Однако моелюбопытство уже слишком разгорелось, поэтому я приказал Огюсту принестикакой-нибудь нож, или топорик, или, быть может, один из мечей трехсотлетнейдавности, которые развешаны в пиршественной зале по стенам, – словом,что-нибудь, чем можно было бы разломать крышку окончательно и достать книгу.

Огюст – право, даже лучшие из слуг иной раз позволяют себеневыносимые вольности! – сделал вид, будто ничего не слышит. Он встал на колениперед бюро и попытался выдвинуть разбухший от сырости верхний ящик. Удалось емуэто далеко не сразу, однако ящик оказался пуст.

Это меня, вообще говоря, не удивило: не сомневаюсь, что мойотец в свое время перевернул здесь все вверх дном и в ящики уж точнозаглядывал, ибо был обуреваем той же призрачной надеждою отыскать клад, какойобуреваем и я. Однако я сам видел книгу в желтоватом переплете прямо подкрышкой бюро. Значит, там есть тайник. Но как же его открыть?

Мне не хочется тратить время на описание тех воистинутитанических усилий, которые пришлось потратить нам, чтобы поднять-таки крышку,и вот наконец я жадно схватил в руки находку, оказавшуюся при ближайшемрассмотрении не книгой, а тетрадью в плотном переплете, обтянутом желтымшелком. Наверное, некогда он сиял мягким золотистым блеском, однако теперь этовсего лишь линялая, выцветшая тряпка, на которой кое-где можно различитьвытканные королевские лилии.

Приятно хотя бы то, что эта тетрадь, без всякого сомнения,принадлежала человеку благородного происхождения. А впрочем, наш замок, посчастью (или по несчастью?), еще не побывал в руках представителей третьегосословия.