Читать книгу "Порочный ангел [= Уставший ангел ] - Дженнифер Блейк"

Стало ясно, что этот старый аристократ знает о ней больше, чем сказал. Осуждение «скрывалось за его все понимающим взглядом, и она отдала себе отчет в том, в каком положении пребывает с тех пор, как появилась в Никарагуа. Тоскливое чувство стеснило ее грудь. Что бы там ни было, она жила с человеком вне брака, как падшая женщина, как Магдалина. И что-то в строгом лице старого испанца как бы говорило ей, что наименьшим наказанием, ожидающим ее в конце жизни, будет одиночество. После того как все детали были подробно обсуждены, Дон Эстебан де Ларедо с серьезной галантностью откланялся, задержавшись только, чтобы забрать шляпу и трость из рук сеньоры Паредес, похвалив ее кулинарное искусство. Когда дверь за ним закрылась, Элеонора стояла такая же потерянная, как и сеньора Паредес. С ее стороны, однако, было бы жестоко не удовлетворить рвавшееся наружу любопытство старой женщины.

— Джентльмен, — начала Элеонора, как только та двинулась мимо нее, чтобы убрать в зале, — родственник полковника де Ларедо. Он хотел со мной поговорить.

Какое-то время полуложь у нее получалась гладко, что не могло ее не беспокоить. Обман, предательство, внебрачная связь, все это Элеонора должным образом могла оправдать.

Тем временем приготовления к инаугурации шли полным ходом, но вопреки ожиданиям Элеоноры никаких плакатов с датой не было. С площади постоянно доносился стук молотков — это сооружали помост. То тут, то там в окнах домов появлялись флаги, драпирующие окна, защищавшие от ночных вспышек молний над озером. Говорили, что с юга идет дождь, но ни капли пока не упало на Гранаду.

Элеонора ничего не рассказала Гранту о визите Дона Эстебана и о наследстве. Возможно, он не возражал бы против предложения адвоката, но наверняка ему будет неприятно, если она воспользуется своим законным правом, пока они вместе. С другой стороны, он ничего не предлагал ей. И в конце концов должно пройти время, прежде чем она… и Жан-Поль… получат уверенность и свободу, которые даст им имя Луиса. Графиня. Знал ли Грант, что у нее есть право на этот титул? Мог ли догадываться, что пустые звуки сложатся в ощутимую значимость титула?

Однако в любом случае еще не пришло время открыться. С каждым днем Грант все более отдалялся от нее, становился раздражительным. Элеонора приписывала это жарким и долгим часам, которые он по долгу службы проводит с генералом, но она не имела права жаловаться, ее собственное поведение тоже не безупречно. Неопределенность положения не могла не отразиться на настроении Элеоноры, которое менялось от злого к печальному или, наоборот, к неестественно веселому. Долгие ночные часы, лежа без сна рядом с Грантом, она наблюдала широко открытыми глазами яркие вспышки молний, освещавших стены комнаты.

Десятого, уже с раннего утра, началась удушливая жара и пахло серой. Только необходимость заставила Элеонору выпить горячий кофе. Мысль о еде вызывала отвращение. Она сидела за столом, наблюдая за Грантом, пытаясь не думать о том, как будет проходить церемония в лучах яркого солнца, когда все явятся при полном параде.

— В какое время начнется инаугурация? — спросила Элеонора.

Грант отодвинул почти полную тарелку. Он был только в бриджах, и когда потянулся, под кожей заходили мускулы. Оттолкнув стул, Грант прошел к умывальнику и, взяв графин, наполнил пустую кофейную чашку водой. Наблюдая за ним, Элеонора почувствовала, как напряглись мышцы ее живота. Потом, когда она вдруг поняла, что он тянет время, думая, что ответить, или в связи с жарой и ранним часом, он заговорил:

— После сиесты, когда станет прохладней и помост окажется в тени. О начале возвестит соборный колокол. Не беспокойся, я зайду за тобой.

Элеонора кивнула, мысленно упрекая себя за чрезмерную подозрительность. Грант просто обдумывал, как проще доставить ее на церемонию.

И от искреннего раскаяния, когда он собрался уходить, ее поцелуй получился нежнее и дольше обычного. Он поднял голову, обхватил ее так, что подол рубашки задрался на бедре, и плотно прижал к себе. В глубине его глаз зажегся огонь желания, когда он взглянул на нее сверху вниз, но усилием воли он подавил его. На шее Гранта забилась жилка, а челюсти сжались. Он коротко, с силой поцеловал ее и отстранил. Надев шляпу, Грант вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Оставшись одна, Элеонора оделась, убрала посуду после завтрака, привела в порядок постель. После чего просидела довольно долгое время перед зеркалом, сооружая прическу для инаугурации. Когда Грант зайдет за ней, она будет готова. Элеонора уже втыкала последнюю заколку в волосы, когда зазвонил колокольчик у входной двери. Она постояла, прислушиваясь, и уже решила, что к ней это не имеет никакого отношения, когда сеньора Паредес, задыхаясь от подъема по ступенькам, постучала в дверь.

Элеоноре показалось, что та пришла из любопытства. Коробка с платьем, которую она несла, была тяжелая и громоздкая, и она вполне могла заставить принесшего ее подняться наверх или позвать Элеонору, чтобы та забрала.

— Это вам, — сказала она торжественно и с некоторым сомнением в глазах.

Возвратившись в Гранаду, Элеонора оставила все свои подозрения, и между ней и сеньорой установилось негласное взаимопонимание. Большую часть времени они обе были одиноки и находились в определенной зависимости от Гранта, обе заботились о его комфорте и благополучии. И эти мощные силы, действовавшие в замкнутом пространстве особняка, объединили их. У них появилась привычка каждое утро обсуждать меню на день, и этот ритуал обычно завершался кофе или лимонадом в патио. Их разговоры постепенно вышли за рамки еды и превратились в средство общения, которое можно было даже назвать времяпрепровождением. Ни в коем случае не став другом, сеньора оставалась истинной женщиной, со свойственной всем представительницам прекрасного пола страстью к новостям, которые могли бы разнообразить их пресную жизнь.

— Спасибо, что вы принесли это сюда, — сказала Элеонора. — Давайте положим коробку на кровать, и вы поможете мне открыть ее.

Сняв тонкую оберточную бумагу, они обнаружили в коробке легкое платье из светло-желтого, с пучками зеленых листьев ситца. К нему прилагалась шляпка из белой соломки, с полями, отделанными желтым, и с веночком на тулье из зеленых шелковых листьев. Под следующим слоем бумаги лежало бальное платье из нескольких слоев белого тюля, отделанного розовыми кружевами, с кружевным воротником на плечах, прикрепленным к корсажу из розовых шелковых розочек с зелеными листочками.

Пара высоких гребней, украшенных букетами таких же роз, дополняла наряд. Как только новый предмет вынимался из коробки и раскладывался на кровати, сеньора всплескивала руками и восклицала, хотя к концу она уже перестала это делать и просто стояла, пристально глядя на красивые вещи опустошенным взглядом.

— Когда-то у меня тоже было такое, — сказала она неровным голосом. — До того, как мой муж, сеньор Паредес, умер. Мы были молоды, и он с надеждой искал моей благосклонности. Полковник, если вы простите меня за то, что я говорю это, вас очень, должно быть, любит.

Элеонора не считала, что платья служили доказательством любви, однако, вспомнив о своей неблагодарности и обвинениях, которые бросила Гранту относительно другого платья, она не могла не почувствовать отзвук восхищения сеньоры в своем сердце. Вспомнив также, как Грант осуждал женскую жадность и ненасытность при их первой встрече, она склонна была поверить, что сказанное сеньорой — правда.