Читать книгу "У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын"

последней электричкой, он в ярости вышел, пошел по поселку, упал в яму с кипятком, обварился к чертям…

Прошел быстро, локтем кого-то задел, еле успел извиниться… Ноги несут.

Сегодня все кончится, ясно понял Покровский. Его потрясывало в мелком-мелком приятном ритме на самой границе тела — снаружи не видно. Конечно, не все вообще кончится, с иконой еще возиться и возиться, но история с убийцей — хватит, пора.

Гога Пирамидин идет — выезжает в Карманов за Козловым. Покровский — для самого себя не-ожиданно — тоже решил поехать.

— Давай, — сказал Гога Пирамидин. — Я оружие взял. Интуиция.

— Даже так? — спросил Покровский и на середине своего вопроса почувствовал укол интуиции: правильно. Тоже пошел взял оружие.

Спускались вниз, Настя Кох пронеслась навстречу по лестнице — даже, похоже, не заметила коллег.

— Нервная она сегодня, — заметил Покровский.

— Опять из-за парней, — сказал Гога Пирамидин.

— Из-за каких парней? — Покровский решил, что ослышался.

— Спуталась с сержантом с «Аэропорта».

— Надо же, — пробормотал Покровский.

— А у нее другой есть, из общаги. И до этого у нее тоже было два параллельно, едва распуталась, теперь снова влипла, — сочувственно говорил Гога Пирамидин.

Покровскому странно было слышать такое про Настю Кох. Правду ли говорит Гога?

Покровский иной раз не только про себя, но и про других не понимал, шутит человек или просто прикидывается… Или прикидывается, что шутит.

По дороге Гога обмолвился, что Сережка Углов рассказывал о походе на футбол и что в следующий раз Гога хочет купить билеты и пригласить и Угловых Сережку с Наташей, и Покровского с его пацанами. Покровский сначала рассеяно ответил, что да, отличная мысль, а потом вдруг как разрезало, сверкнуло: надо же, Гога видел маленького Сережку, а значит, и Наташу, и вспомнил вдруг — не понимая, реальность вспоминает или вдруг покатилась с горы фантазия — когдатошние взгляды Гоги Пирамидина на Наташу, еще при жизни Сереги Углова.

Вот оно как. Неужели…

Прошло со дня смерти две недели всего! Ведь не может быть, что уже…

И стыд, неужели Наташа так могла поступить, и одновременно какая-то до жара в лице симпатия к женщине, которая может так быстро сбросить прошлое во имя жизни, и головокружительное ощущение вдруг бесконечной медовой неги, которую ему никогда уже не придется пережить наяву… Покровский даже и на Гогу не смотрел, пытался остановить неожиданный этот поток.

Или все же померещилось?

В Карманове первым делом прикатили в местную милицию. Там удивились. Дескать, только-только сообразили, что дело нечисто, а вы уж тут как из табакерки.

Какое дело нечисто? А такое нечисто, что на краю Карманова, в скромной дачке, которая годами стояла пустая, некоторое время назад появился молодой человек. Сначала, конечно, внимание к незнакомцу, что, зачем… Но живет тихо, никому не мешает, внимание снизилось. А вскоре снова повысилось — что-то чересчур тихо живет, в клуб не ходит, только в магазин — и шмыг опять к себе на участок. Чисто ли это? А тут еще в магазине Лидия Николаевна заметила, что у самого-то в нагрудном кармане пачка «Явы», а пару раз покупал «Беломора». И водку часто берет, хотя все время трезвый.

Отнеслись внимательнее к чужаку и к дачке. Обнаружили, что прячется там кто-то, на улицу не суется, силуэт в темноте только видеть иногда можно, огонек папиросы… Будет честный человек прятаться? Вот и решили нынче нагрянуть.

Теперь даже чрезмерная бригада — двое с Петровки, местный старшина Тараканов с выдающимися усами, как у троллейбуса, пятилетку надо отращивать, и два сержанта, которых Тараканов из близлежащей Тарасовки позвал на подмогу.

Не вышло такой толпой подойти незаметно, засекли их с дачки. Григорьев Григорий Матвеевич, беглый рецидивист по кличке Аджика — вот кто скрывался в скромном домике в Карманове. Казалось бы, покинул ты места заключения, задушив охранника и овчарку, так тихарись в Беловежской пуще или в сибирской тайге… Но нет, были какие-то виды на Москву у Аджики.

Не зря, в общем, брали оружие. Аджика, прежде чем его изрешетили, успел выпустить обойму, перезарядить пистолет и еще дважды выстрелить. Сбрил пол-уса Тараканову последней пулей, а одной из предыдущих Гоге Пирамидину щеку царапнул, но мягонько, скользом. Зато в него уж попали как следует — смотреть не хотелось.

В Генку Козлова ни пули — чудно даже, как он на маленькой дачке, в щепки по ходу пальбы раздолбанной, нашел щелочку. Выскочил через заднее окно, помчался по переулку.

Покровский за ним. Попал с Козловым в такт: занятное ощущение, что гравий хрустит под одной парой обуви. Козлов свернул в переулок, а Покровский на повороте поскользнулся на мертвой мыши, упал, отстал.

И потому не застал момент гибели Генки под колесами фиолетовых, крайне малотиражных «Жигулей-21031», которые вдруг вывернули на красный светофор с улицы Коваля по сумасшедшей дуге и за рулем которых находился шестнадцатилетний Андрей Агафонов, сын важного человека из внешней торговли. Рядом с Агафоновым — Жека Надсон, его одноклассник… Только что, вернее, закончили школу. Друзья культурно отдыхали в саду на даче, попивали холодное кисленькое, слушали записи шведской группы «АББА», и Андрей сказал Жеке, что подхватил триппер. Жека очень сочувствовал. Решили развеяться на машине Андреевой матери. По дороге Андрей не выдержал и до конца рассказал: что одноклассница их, Маша Апкина, с которой у Жеки еще в апреле начался и продолжался активный тынц-тынц, состоит уже неделю в тынц-тынце и с Андреем Агафоновым. Рассвирепевший Жека схватился за руль и дернул, и «Жигули» свернули, куда не хотели. Но поскользнувшийся Покровский этого не видел, а улица оказалась пустынной, и подростки серьезных проблем избежали.

Новый труп, дурная бесконечность, и сколько еще таких дней, недель, лет — неизвестно. Сегодня должны были по идее тут до ишачьей пасхи торчать, но Покровский чувствовал, что надо продолжать движение. Предъявили местным коллегам на осмотр пистолеты, зафиксировали, кто сколько пуль отстрелял, подписали бумаги, уехали.

На Петровке Гога сразу исчез, Покровский к Жуневу. Тот говорил в телефон:

— Плохо, Мишаня! Я думал, ты коньяк развезешь. А практику ты сколько не доработал? Ну, Мишаня, это незачет. Четыре дня — это почти восемь. Так что отработанные дни все сгорают, выпишешься — придешь с нуля отрабатывать. Се ля ви, твою мать, а ты как думал…

Это он с Фридманом говорил. Оказывается, серьезная у Миши фигня с глазом — нужна срочная офтоль… отфаль… операция срочная на глазах.

Жунев утешил Покровского, что уже отправил оф-таль-мо-логу коньяк. Выслушал отчет о поездке, поцокал языком. Закурил, рассказал, что ЦСКА не унимается. Свой человек в министерстве