Читать книгу "Тот самый сантехник 5 - Степан Александрович Мазур"

Придя в себя, она замедлила скорость и осмотрелась, спросив удивлённо:

— Где я?

— В пизде на пятой полке, — поднялся на здоровом локте Лапоть, осторожно разворачиваясь среди чёрных мешков. — Там, где ебутся волки!

Боря из последних сил заполз обратно на трассу, устало пробормотав:

— Братан, ты как там? Живой?

Лапоть, подсвечиваемый внутренней подсветкой салона, даже улыбнулся и сказал:

— Деревня снилась. Детство. Мы старые сношенные под ноль коньки брали, лезвия отрезали и к основаниям стульев прибивали, приматывали или прикручивали. Тут уж кто на что учился. Или к какой сидушке, набитой чёрте чем, прикрепляли. Получался такой устойчивый санный транспорт с низкой посадкой, но гораздо короче санок. Шустрее, чем Феррари на льду. Берёшь две палки от лыж, укорачиваешь и на озеро пиздюришь два километра от центра деревни. А там катаешься столько, пока одежда колом не встанет. На тебе штаны тёплые с начёсом, свитер, потеешь как лось, хоть соль слизывай. Но идти далеко, и возвращаться всем лень. Да тупо нет сил уже туда-сюда бегать. Часто и после школы. Но нет там, Боря, ни голода, ни холода. Интерес один. Носишься по всему озеру на этом конько-сиденье, сначала разгоняясь ногами, а потом, заскочив, помогая себе палками. Скорость такая, что в ушах свистит, шапка-ушанка слетает. А других и не было, почитай. Привяжешь её за уши, не слышно нихрена, на лоб сползает. Ещё и не видно ни зги часто. И несёшься во весь опор по льду. А чистить-то лёд некому. Ну разве что клочок зимней лопатой, но то на школьном стадионе. А нам простора хочется, чтобы погонять как следует. И идём на озеро тогда, когда ещё молодой лёд встаёт, не заснеженный. Он гладкий, ровный, прозрачный. Вот раздолье! Мужики ещё на зимнюю рыбалку на лёд заходить боятся, а мы, малышня, уже там. Кричат на нас, ругают, а нам всё по боку. Весело нам.

Боря устало присел рядом, слушая раненного, подал Егору руку. Тот поднялся, присев рядом, и всё ещё придерживая «мужское хозяйство».

— Но как-то осенью я решил всех переплюнуть, — продолжил Лапоть, глядя на свисающую вниз руку, что плетью повисла вдоль тела. — Достал из сарая своё изобретение, оделся в какую-то ветровку. И пошёл на озеро один. А там лёд ну сантиметров пять у берега, а на глубине ещё меньше. Я разбег взял и скольжу. Хорошо мне. Много простора. Только от палок трещины расходятся, когда толкаюсь. Засмотрелся я на них и остановился. И только с седушки этой слез, как лёд подо мной и провалился. И смотрю я на берег, вроде не далеко до него. Метров двадцать. И берег на озере пологий. Неглубоко. Но и во мне метр с кепкой. И началось какое-то выживание. Хлебану воды, нырну, оттолкнусь, цепляюсь за лёд. Течения нет, это плюс. Но и лёд тонкий. Толком не уцепиться. Только начинаешь выбираться, а он проламывается под твоим весом. Я назад соскальзываю, нырну, оттолкнусь, опять вперёд наскакиваю на полынью, проламываю. И всё по новой… сколько там прыгал, не знаю, но как потом назад глянул, метров семь так и наломал перед собой. А дальше ноги дна коснулись и легче стало. И лёд крепче стал. Выбрался. День ещё такой погожий, ни ветра, ни снега, солнечно. Я только одежду всю с себя снял, трусишки выжал с майкой, обратно накинул. Зуб на зуб не попадает. Губы синие. Кожа синюшная. А я об этом не думаю. Только «а что мамка скажет?» и «батя же пиздюлей навешает!». Подхватил мокрую одежду с обувью и побежал в носках домой. Долго бежал, через силу. Сидушку эту с палками как там бросил, так и не вспоминал о ней потом. Пацанам рассказал — не поверили. И знаешь, что, Борь?

— Что? — даже заслушался Глобальный, восстановив дыхание.

— Домой прибежал. И всё — спасся. Сам. Мать в магазин пошла, отец на работе. Братья где-то гуляли. Никого нет. А я только одежду в баню повесил сушиться, самогоном батиным растёрся с ног до головы на летней кухни, пригубил малёхо и под два одеяла спать до вечера отрубился. А как проснулся, лишь лёгкая температура. Ни воспаления лёгких, ни ангины.

— Охуеть не встать, — даже перестал держаться за тестикулы Егор. — Даже не заболел?

— Даже насморка не было. А всё потому что — если бы заболел, пизды бы получил! — важно поднял палец здоровой руки Лаптев и добавил. — А как мы в деревне выживали, я вообще понять не могу. Летом — на тарзанке на высоте пятого этажа с дерева на горе. Верёвка старая, гнилая. Один оторвался, улетел в пропасть, сломал себе руку, его в райцентр увезли и что?

— Что? — повторил Боря.

— Так через полчаса новую верёвку повесили и снова все катались как раньше. Так же и с этими забавами на озере. По-моему, Борь, мы забыли, что значит быть детьми. Или это был естественный отбор?

Боря посмотрел на синюшную руку товарища, вздохнул. В городе было вызовом не меньше. Начиная от взрыва карбида в костре и заканчивая убеганием от сторожей и бомжей по стройкам, брошенкам. Серу со спичек насыпали в ямку на асфальте, гвоздь подкладывали и камнем сверху бросали. Кто успеет убежать — молодец. Кому не повезло — минус глаз. Но таких пиратов один-два на район за всё время выходило. Остальные целыми в юношество ушли и там уже нормально спились.

«А сколько по военным объектам лазили, убегая от солдат с автоматами? И после двадцати вспоминать о том всём — страшно. После двадцати другие вызовы: ипотека, платёжки, кредиты, налаживание социальных связей с новыми родственниками, которые от жены достаются. А ещё нужно тех же детей воспроизвести, которые выжить должны. Что в городе, что в деревне», — напомнил внутренний голос.

— Так, Лапоть, давай в больничку, а? — сказал Боря и на Зину посмотрел. Та активно с лейтенантом общалась, разъясняя ему про «слугу народа», пока он ей про «гражданский долг» пояснял. — Зин, ты как?

— Как в сказке, как же ещё? — потёрла она нос и присмотревшись к сантехнику в подсветке салона, сказала. — О, а ты нос отморозил. Не чувствуешь?

Боря покачал головой. Не чувствовал. Уши так хоть вообще не трогай — отвалятся как сосульки, от первого прикосновения.

— Где Князь? — добавила массажистка.

— Кира в больницу повезла, — ответил Боря и с тоской на