Читать книгу "Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость - Тайный адвокат"

Это лишь несколько примеров применения на практике зачастую весьма своенравных законов и руководств, многие из которых связывают судье руки оковами иррациональности и ни один из которых нельзя простыми словами объяснить наблюдающей за всем этим действием публике. Вместе с тем все они наряду с неоправданной запутанностью законодательства и процессуальных норм являются лишь симптомами куда глубже укоренившейся проблемы. А проблема эта в том, что наши законодатели в Парламенте и правительстве отказываются быть честными как перед общественностью, так и перед самими собой, относительно того, чего именно мы пытаемся добиться политикой выбора меры наказания.

Чего же мы стремимся добиться?

Что касается меня, то это тот вопрос, которого я стараюсь всячески избегать. Потому что каждый день меня не покидает ощущение, что наша система уголовного правосудия – это какая-то лотерея. Предъявить обвинения, как можно быстрее провести через судебный процесс, вынести приговор и ждать, что будет дальше. Если они вернутся, перезапустить и проделать все снова по той же гребаной схеме. Пока людей осуждают и сажают в тюрьмы, система вроде как работает. Нашу причастность к реализации на практике афоризма о том, что безумие – это точное повторение одних и тех же действий в надежде получить другой результат, нам признать не так-то просто.

Официально цели уголовных наказаний – а значит, если рассуждать логически, и всей системы уголовного правосудия в целом – определены в нашем законодательстве (23):

(а) наказание преступника;

(б) снижение уровня преступности (в том числе за счет запугивания);

(в) исправление и реабилитация преступников;

(г) защита общественности;

(д) возмещение преступниками ущерба, нанесенного людям, пострадавшим от их преступлений.

Только вот добиваться баланса и согласования этих зачастую противоречащих друг другу целей на практике уже не так просто. Особенно если учесть социальный слой лиц, чаще всего предстающих перед судом.

Когда я выступаю обвинителем против двадцатитрехлетнего мужчины с тяжелым аутизмом, СДВГ и уровнем умственного развития тринадцатилетнего, который выражает свои фрустрации внезапными вспышками все более серьезного насилия в отношении своей шестидесятидвухлетней матери, то как должен поступить суд? Когда Дариус – тот самый умственно отсталый паренек, про которого мы говорили раньше – в очередной раз предстанет перед судом из-за своей неспособности соблюдать правила поведения в цивилизованном обществе, то какому из пунктов с (а) по (д) следует отдать приоритет?

Когда вчерашние жертвы преступлений – подвергаемые насилию дочери Джея, к примеру, – пускаются в воровство, злоупотребление наркотиками и их продажу, годами кочуя между тюрьмами и улицей, то о каком именно практическом результате перечисленных выше абстрактных принципов может идти речь? Некоторых из таких правонарушителей удается поставить на путь истинный за счет безустанных усилий Службы пробации и помогающих бороться с наркотической зависимостью волонтеров и соцработников, однако многим уже не помочь. Обязательные общественные работы или приговоры с отсрочкой наказания на условиях прохождения программы реабилитации наркоманов, как бы мы ни старались, не дают желаемых результатов. Что же дальше?

Согласно статистике, короткие тюремные сроки продолжительностью до полугода совершенно неэффективны в предотвращении повторных правонарушений.

Когда я защищаю в суде паренька, носящего ножи главарей своей банды, – единственных примеров для подражания в его лишенном образования и поддержки паршивом детстве, – как у кого-то в системе может получиться убедить его отказаться от единственной известной ему опоры, когда все его приятели были зарезаны или пристрелены? Как убедить его сложить свое оружие, разорвать все связи с преступным миром и поставить свою жизнь на кон в подкрученной рулетке, надеясь в качестве приза получить законопослушную жизнь в пригороде, которая, как ему кажется, таким, как он, никогда не светит?

Пока суды изо всех сил пытаются найти разумное решение для всех этих проблем, за их дверями СМИ и диджеи-политики крутят одну и ту же пластинку: в тюрьму. Всех в тюрьму.

Последний пример я привел неспроста. Когда в 2015 году была обнародована статистика о пугающем росте случаев ношения ножей несовершеннолетними, разбираться в деталях никто не стал. Предположение о том, что интенсивная общественная реабилитация с целью побороть общественные установки, делающие нормальным ношение ножей в определенных субкультурах, способна снизить уровень преступности и защитить общественность, а если ее еще и совместить с наказанием, не связанным с лишением свободы, то одновременно удастся и удовлетворить нашу потребность в каком-то возмездии, наш Парламент решил попросту не брать во внимание. Вместо этого политики взглянули на список, выкрутили (а) на максимум и, к радости таблоидов, ввели обязательное минимальное наказание за повторные случаи ношения ножей в виде шести месяцев тюремного заключения (24).

Им было не важно, что, согласно статистике, короткие тюремные сроки продолжительностью до полугода совершенно неэффективны в предотвращении повторных правонарушений (25). Им было не важно, что тем самым мы будем вводить молодых людей, которые изначально могли и не быть заядлыми уголовниками, в уголовную среду, напичканную закоренелыми преступниками, привыкшими носить куда более опасное оружие, чем ножи. Им было не важно, что слушающий дело опытный судья, хорошо ознакомленный с конкретными фактами и как никто другой способный найти золотую середину среди противоречащих целей уголовных наказаний, мог бы прийти к заключению, что приговор, не связанный с заключением под стражу, гораздо в большей степени способствовал бы защите общественности. Тюрьмы делают свое дело. Повторяйте за мной, дети. Тюрьмы делают свое дело.

И я видел своими глазами, как этих молодых людей засасывает в водоворот преступного мира. Мы все это видели. Первый тюремный срок редко когда бывает последним. И в делах таких ребят, как, впрочем, и во многих других, зачастую складывается ощущение, что упор делается на возмездие любой ценой.

Тюрьма в нашем менталитете стала решением по умолчанию – синонимом правосудия. Если кто-то совершил преступление, то мы ждем, что его «закроют». Те, чьи презренные действия общество считает преступлением, – например, банкиры, – непременно должны быть «за решеткой». Наличия уголовной судимости – этого пожизненного клейма на падших ангелах нашего общества – попросту недостаточно. Равно как и недостаточно приговора, призванного заставить загладить вину, – такого, как постановление о выплате компенсации или общественных работах на благо общества. Равно как и приговора с отсрочкой исполнения, чтобы он висел, словно дамоклов меч, над головой преступника в качестве гарантии законопослушного поведения.

Ограничения свободы, не связанные с ее лишением, – такие как соблюдение комендантского часа или сотни часов неоплачиваемых общественных работ, – уже не считаются за наказание. Это слишком «мягко». И не важно, что любой адвокат приведет вам кучу примеров своих подзащитных, которые буквально умоляли судью отправить их в тюрьму, а не на общественные работы, – таких, как Кайл, про дело которого в магистратском суде мы говорили в начале книги. Если это не тюремное заключение, то осужденный попросту «выйдет из суда на свободу». Судья окажется «гребаным либералом». А про уголовника скажут, что тот отделался «нагоняем».