Читать книгу "Блокада - Сергей Малицкий"

— А кто он? — спросил Филя.

— Узнаешь, — неопределенно ответила Лента. — Если он захочет, чтобы ты узнал. Только вот я не знаю до сих пор.

— А ты уже не хочешь мстить светлым? — прошептал Филя.

— Мертвых не добивают, — прикрыла глаза Лента.

Четыре мили вылились в почти час неспешной езды по потрескавшимся каменным плитам. Вскоре Филя понял, что чем дальше к западу, тем выше становились здания и шире улицы. Значит, площадь с памятником вовсе не была центром руин. Он даже пытался вставать на брус, чтобы разглядеть, далеко ли тянутся развалины, но, несмотря на то что день был пасмурным, впереди все плыло — как над Гарью в жаркий летний день.

— Что ты там хочешь рассмотреть? — толкнула Лента локтем ерзающего мальчишку.

— Девятую пленку, — недовольно пробурчал Филя. — Пора бы уже. И не так уж жарко с утра, но от камня парит так, что ничего не видно, все расплывается.

— Дурак ты, Филя, — хмыкнула Лента. — Это и есть девятая пленка.

— Так она прозрачная? — вытаращил глаза мальчишка.

— Нет, — закрыла глаза Лента. — Она как зеркало. Как кривое зеркало. С этой стороны.

— Приехали, — объявила Яни-Ра.

Девятая пленка была лишь немногим выше зданий, и казалось, что она резала поперек не только улицу, но и сами здания. Филя спрыгнул с машины, поправил на плече дробовик и шагнул к колышущейся поверхности, в которой отразился он сам вместе с машиной и друзьями за спиной. С друзьями и со светлыми.

— Подожди, — окликнула его Яни-Ра.

— Я и не думал совать туда голову первым, — замахал руками Филя. — Я и так помню всю свою жизнь. Она маленькая пока. И в ней не так много хорошего было.

— Я не об этом и не тебе. — Яни-Ра была напряжена. Она смотрела на механика. — Там, после девятой пленки, все может измениться. Все будет не так, как теперь.

— Все будет так, как есть на самом деле, — сказал Пустой. — Если она и в самом деле возвращает память.

— Как есть на самом деле, не будет никогда, — отрезала Яни-Ра. — Хотя бы потому, что «на самом деле» у всех разное. И ты, пройдя через девятую пленку, прочитаешь собственное прошлое, а не чье-нибудь.

— Послушай, — Пустой опустился на край платформы. — Я пять лет прожил по соседству с вашей базой. Я сотни раз пытался поговорить с тобой, с Йози-Ка, с Рени-Ка, с Вери-Ка, со всеми. Как теперь выяснилось, вы держали меня на поводке. Сейчас он оборвется. Тебе есть что сказать мне до того, как я что-то узнаю сам?

— Того, что хочу узнать я, нет в твоем прошлом, — отрезала Яни-Ра. — Но ты должен знать: то, что сделал ты, или кто-то связанный с тобой, или кто-то, кому, может быть, этот кто-то пытался помешать, принесло столько горя моему миру, что никакая боль, нанесенная тебе, не восполнит даже его ничтожной части.

— Все остальное после девятой пленки? — переспросил Пустой.

— Да, — кивнула Яни-Ра. — Но совать в нее голову бесполезно — спроси хотя бы Ленту.

Пустой поднял глаза на примолкшую девчонку, она кивнула.

— Надо проходить сквозь.

— И браться за руки, иначе все прошедшие через пленку окажутся в разных местах, — продолжила Яни-Ра. — Там можно заблудиться.

— Вы идете с нами? — спросил Пустой.

— Чтобы ты мог получить ответы на все вопросы, — сказала Яни-Ра. — Так же, как и мы.

— Ну, — нетерпеливо притопнул Филя. — Кто возьмет меня за руки?

— Лента! — протянул руку Пустой.

Филя стиснул ладонь Ярки, которая другой рукой не отпускала Коркина, и с удивлением почувствовал крепкое пожатие Яни-Ра. Затрясся, вспомнив замерзшую воду в глинке, и тут же устыдился собственного отражения — белобрысого перепуганного коротышки, маленького даже на фоне двух тонких и хрупких женщин.

— Руки не разжимать, — твердо сказала Яни-Ра. — Один шаг — и все.

— Длинный шаг, — странно высоким голосом отозвалась Лента.

— Долгий, — поправила ее светлая.

— Вперед, — потянул всех за собой Пустой.

43

Коркин не любил вспоминать собственную жизнь. Единственное, чего он хотел, так это вспомнить лицо матери, лицо сестры. Ему всегда казалось, что именно в их лицах было что-то важное, что-то так некстати забытое им. Но сестра исчезла из его жизни, когда он был еще слишком мал, а вспоминая лицо матери, Коркин неизменно видел только ее ожоги.

Он шагнул вперед зажмурив глаза — не потому что боялся собственной памяти, хотя не променял бы ее ни на какую другую. Он не хотел еще раз умирать. Не хотел еще раз целый год скитаться по степи. Не хотел терпеть насмешки и голод. Не хотел бояться старосты Квашенки. Не хотел ехать через лес с беляками. Не хотел смотреть, как Пустой убивает Богла, а Ленточка рубится с Сишеком. Не хотел стрелять в Пса и видеть, что пули не причиняют тому никакого вреда. Он шагнул вперед и, прорываясь сквозь распадающуюся на тысячи зеркальных осколков пленку, вдруг понял, что он и так помнит каждое мгновение своей жизни, каждое свое утро, каждый свой день, и уверился, что счастья в его жизни было больше, чем несчастья, просто счастье всякий раз плохо заканчивалось, но, пока оно длилось, он, Коркин, и в самом деле был счастлив.

Он шагнул вперед и почувствовал толчок в живот. Недоуменно опустил взгляд вниз и увидел красное пятно, стремительно расползающееся по рубахе. Испуганное лицо Ярки мелькнуло где-то сбоку, и Коркин, преодолевая накатывающуюся боль, схватил ее за плечо и задвинул за спину. Перед глазами вспыхнул чей-то клинок, скорняк сделал шаг назад, чувствуя, что Ярка тут, за ним, и с удивлением увидел у себя в руке тесак Богла, который он давно уже проклял за синяки на коленях и бедре. Что-то загремело слева от скорняка, он повернул голову и с удивлением увидел Филю с выпученными глазами, который только что выстрелил из его, коркинского ружья и медленно, медленно передергивал, давил на спусковой крючок второй раз. В лицо повеяло ветром, Коркин вновь посмотрел вперед, увидел страшную физиономию какого-то переродка, понял, что секира, которую тот держит, сейчас проткнет ему и так уже продырявленный живот, но мимо его уха фыркнула стрела, и переродок повалился под ноги скорняку. Где-то в стороне сначала завизжал, а потом заорал Рашпик, поминая каких-то то ли богов, то ли духов. Коркин стал поднимать тяжелый тесак, думая сразу о том, что он совсем не похож на прошлого хозяина этого клинка и на предыдущего, и о том что, когда все происходит так медленно, нужно все делать заранее, потому как иначе он и не успеет ничего. На мгновение ему показалось, что он увидел в клочьях тумана самое страшное, что ему пришлось увидеть в Мороси, а именно — белое женское лицо, на котором и глаза, и нос, и рот были отмечены едва различимыми линиями и ничем больше. Коркин задрожал, едва не выронил тесак, но мимо его уха опять фыркнула стрела, и скорняк удержал его над самой землей. Сразу после этого или через мгновение где-то в стороне забил пулемет Коббы, затем донеслись его же непонятные ругательства и зазвенел клинок. Через туман прошел быстрым шагом Пустой со сверкающим клинком, с которого стекала кровь. Лента следовала за ним, как тень. Затем мелькнул Рени-Ка с растрепанной рыжей шевелюрой и сдавленным голосом процедил, что Йози-Ка убит. Из тумана вынырнула маленькая Яни-Ра, отодвинула от Коркина Ярку, которая почему-то оказалась перед скорняком, безжалостно разодрала почти новую рубаху на его животе и опустила в кровь руки. Пламя, которое пожирало потроха Коркина, утихло. Но Яни-Ра, лицо и одежда которой оказались тоже в крови, сказала на лесном наречии: «Плохо» — и приложила холод к его вискам. А потом туман стал течь не в лицо Коркину, а над ним.