Читать книгу "Охотник на санги - Елена Жаринова"

Он отшатнулся вместе со стулом. И немудрено: гражданин начальник достал из ящика стола пистолет. Бросая на задержанного дикие взгляды, он надел кобуру поверх толстого свитера. Потом снял ее и просто заткнул оружие за пояс. Натянул пониже свитер. Потом метнулся к шкафу и схватил кожаную куртку. В дверях он обернулся, страдальчески мотнул головой и выбежал прочь.

– Эй, постой, а со мной-то как?! – тревожно крикнул ему вслед задержанный. Опыт подсказывал, что ничего хорошего такое поведение опера не сулит.

Слепышев шел по коридору. Он понятия не имел, что за чертова сила подорвала его с места и теперь гонит прочь. Он старался взять себя в руки, но не мог. И еще этот внутренний диалог, который он вел с самим собой – а с кем же еще? «Где пистолет?» – «В ящике». – «Заряжен?» – «А то». – «Стрелять-то умеешь?» – «Я мастер спорта…» – «А машина есть?» – «Во дворе».

Куривший на лестнице коллега окликнул:

– Геннадьич, ты куда?

– Со мной беда, Серега, – сквозь зубы выговорил Слепышев. И тут же расслабленно улыбнулся: – Не бери в голову. Живот прихватило. Наверное, в столовке гадость съел. Слушай, у меня там чурка в кабинете сидит, присмотри за ним. А я в аптеку и домой. Ох как крутит…

– Ты это… Давай не дури: врача вызови. Вдруг аппендицит? – напутствовал Серега, гася недокуренную сигарету.

Таксист мне попался тяжелый. В «Шамбале» такого никогда бы не вписали в маршрут. Он отчаянно сопротивлялся, выталкивал меня и в разговоре с Серегой едва не сдал со всеми потрохами. Тем более что я был вынужден балансировать в самом трудном для курьера положении – на грани между своим и чужим сознанием. Я не мог полностью заместить Слепышева собой, пока не знал, где у того оружие и машина.

Мне не перед кем оправдываться. Но это – еще одно подтверждение того, что я был невменяем. В трезвом уме я ни за что бы не рискнул тащить на дело такого ненадежного таксиста. Но моя самоуверенность не знала границ. Я не сомневался, что, когда Слепышев посадит меня за руль и я запру его душу в потайной угол, все пойдет как по маслу.

Так и вышло. Я с ветерком подкатил к дому Сурок. По дороге, обнаружив в бумажнике Слепышева энное количество рублей, купил бутылку шампанского.

Сурок встретила меня обычным вопрошающим взглядом. Девочка моя… Я старался не думать, каково ей приходится. Ничего. Сейчас я положу этому безумию конец.

– Зачем ты? – Она, нахмурившись, ткнула пальцем в шампанское. – Это же воровство.

– Ерунда. Он и не заметит. Поставь в холодильник.

У зеркала я вгляделся в себя – незнакомца. Стер напряженную складку на лбу. Только бы не спугнуть… Пистолет упирался мне в живот.

– Какой же ты сегодня… – тихо засмеялась она.

– Какой? – вскинулся я. Только бы ничего не заподозрила!

– Как милиционер из кино. Они там все почему-то носят такие ужасные свитера. Поди-ка переоденься. – Она брезгливо повела носом. – Я повесила в ванной Алешины вещи, они подойдут.

– Давай сначала поужинаем, – сказал я.

– Давай, – легко согласилась Сурок.

Она хлопотала на кухне самым будничным образом, иногда отдавая мне короткие команды: «Нарежь хлеб. Достань салфетки». Я думал о том, что в этот вечерний час миллионы мужчин и женщин занимаются такой же ерундой. Но у большинства из них, кроме этой ерунды, ничего нет за душой… А мы с Сурок – избранные.

Я разлил по бокалам шампанское. Зачем я затеял этот ужин? Зачем тянул кота за хвост? Правильнее всего было выстрелить, как только она откроет дверь. Я все рассчитал. Я знал, что успею броситься к ней, стать ею в последнюю секунду ее жизни и вместе с ней обрушиться в Темноту.

Но я маниакально вбил себе в голову, что смерть – событие, требующее торжественной обстановки. Ничего, от бокала шампанского у Слепышева руки не задрожат…

– Садись, шампанское выдыхается, – позвал я Сурок, стараясь сохранять небрежный тон.

Но она, бросив недорезанный салат, вдруг опустилась на колени у моих ног и утвердительно сказала:

– Ты устал.

– Да нет, – запротестовал я, – это он устал. Я выдернул его с работы.

– Нет. Ты устал метаться из тела в тело. Наша жизнь – какой-то непрерывный триллер. Когда я с тобой, я в такой эйфории, что не думаю ни о чем. Но когда я остаюсь одна… Меня мучают тысячи мыслей. Я боюсь сойти с ума. Сколько мы так будем дразнить мироздание? Наверное, мы совершаем страшный грех… А если будет ребенок? Конечно, мы осторожны, но всякое случается. Кто будет его отец? И как вообще ты можешь отдавать меня всем этим мужикам?

Я смешался, потому что никогда не смотрел на ситуацию в таком ракурсе. Я не воспринимал таксистов как «мужиков». Они были если не мною, то протезами, которыми я заменял утраченные части тела…

– Так дальше продолжаться не может, – сказала она. – И я вижу только один выход.

Какой? Я сжал ее холодные, мокрые руки. Говори же, говори… Не то чтобы мне необходимо ее согласие, но это все упрощает… Я готов был уже сказать, что и я вижу только один выход.

– Ты должен вернуться… туда, – решительно произнесла Сурок, тоскливо глядя мне в глаза.

– Вот те на… – сказал я. – Поужинали…

– Я не хотела говорить сейчас, – досадливо и виновато нахмурилась она. – Но я вижу, что тебе тоже плохо. Сегодня ты просто не в себе, прости за дурацкий каламбур. Если ты думаешь… – ее лицо стало строгим, – что я хочу от тебя избавиться, чтобы упростить себе жизнь, ты очень, очень ошибаешься.

Вот дуреха… Какое счастье, что я не выдал себя. Даже сейчас, осознав невозможность продолжать нашу свистопляску, она не замечала самого простого, самого очевидного выхода!

Я не стал с ней спорить. Она тоже молчала.

Я вглядывался в нее, словно в первый или последний раз. Красавица. Кинозвезда, по нелепой случайности засидевшаяся дома. Лицо греческой статуи, и даже тени под глазами лежат, как на мраморе. Сухие розовые губы, соломенная растрепанность волос. Чистая, пахнущая зеленым чаем кожа под бледным шелком короткого халатика.

Я вдруг увидел, – как будто на компьютере в Отделе Прогнозов, – как костяная белизна шелка расцветает горячими алыми маками. Кровь. Кровь отступает от губ и щек. Кровь заливает одежду. И останавливаются, стекленеют глаза.

Я – мертв. Во мне нет ни капли крови, ни молекулы белка. Я состою из одной только памяти о когда-то существовавшем теле. Оставшись налегке, моя душа многое приобрела. Но многое и потеряла. И нет у меня никаких прав и оснований торопить Сурок…

Но какая-то упрямая сила уже взяла меня в оборот, как сам я – оперуполномоченного Слепышева. Минуту просветления я счел слабостью.

Я подал Сурок бокал. Нетерпеливым вихрем взметнулись со дна пузырьки. Она жадно глотнула. Спросила, требуя и боясь одновременно: