Читать книгу "Лем. Жизнь на другой Земле - Войцех Орлинский"

Подписи под этим письмом начали собирать в Варшаве по инициативе Яна Ольшевского, Якуба Карпинского и Яцека Куроня. В Краков письмо попало к началу декабря как готовый документ, в котором ничего нельзя было изменить – что было чрезвычайно важно, потому что на собрании потенциальных подписантов (в нём приняли участие Лем, Загаевский, Корнхаузер, Шимборская, Филипович и Щепаньский) раскритиковали некоторые пункты как «наивные и утопичные».

Постулаты письма Щепаньский резюмировал 4 декабря 1975 года в своём дневнике. Он ответил, что Лем занимал на этом собрании наиболее радикальную позицию – предлагал вместо этого письма лаконичное сообщение «Прочь с коммунизмом!», и единственный в итоге не подписал. «Его сопротивление кажется мне достойным проявлением самостоятельности – даже отваги. Я не горд собой, несмотря на то что сознательно соглашаюсь с жертвами», – писал Щепаньский.

Какими жертвами? Никто тогда не знал. Как автор книг о путешествиях Щепаньский больше всего боялся двух вещей: отказа выдачи паспорта и запрета печататься. Того же боялся, вероятно, и Лем, но нельзя всё сводить только к этому страху. Лем тогда был самым знаменитым в мире писателем из всех участников краковского собрания, а вероятно, также среди всех подписантов этого письма. В результате он подписал его, но лишь два месяца спустя, когда фамилии подписантов не читали на радио «Wolna Europa» (тогда же подписал и Тадеуш Ружевич, который оттягивал это по тем же причинам)[378].

Это обстоятельство в итоге подвергнет дружбу Лема и Щепаньского тяжёлому испытанию. В 1977 году начал свою работу «Летучий Университет», переформированный в 1978 году в «Общество научных курсов» (ОНК). Это был конкурентный вызов, брошенный монополии государственного университетского образования – лекции вели разные специалисты, признанные в своих сферах, в том числе Владислав Бартошевский, Ян Стрелецкий, Ежи Едлицкий, Тадеуш Ковалик или Анджей Дравич. В Кракове к организации занятий присоединился также Щепаньский, который подписал декларацию основателей ОНК. В январе 1978 года он пригласил к сотрудничеству Лема. Тот согласился провести лекцию о футурологии в монастыре норбертанок, однако на тех условиях, что Лем примет приглашение сестёр-монашек. Де-факто лекция прошла в программе ОНК, но формально – нет. Лем отказался подписать декларацию ОНК.

В этот раз Щепаньский уже не одобрил поведения друга, как в декабре 1975 года. Он принял аргументы Лема («как всегда очень убедительные»), но записал, что «нам обоим было обидно и неудобно». Тремя днями позже (23 января) он записал: «Утром Сташек принёс мне обоснование своего места в ОНК в письменном виде. Я впервые видел его в таком возбуждённом состоянии. Комментируя текст, он чуть не плакал».

Чего Лем боялся? Репрессии, ударяющие по кому-то, в тоталитарных режимах редко задевают только этого одного человека. Рикошетом достаётся также коллегам, подчинённым, семье и друзьям. Если кто-то профессор – пострадают его студенты и докторанты. Если драматург – проблемы будут у режиссёров и актёров, чьи фамилии указаны в снимаемых в спешке афишах.

Дневник Щепаньского в это время полон опасений, что его сопротивление властям ударит рикошетом по кому-то ещё. Он выполнял много социальных ролей, одной из которых было заседание в комитете государственных наград. Он постоянно задумывался, когда его выгонят оттуда? Не выгнали – позволили даже подать кандидатуру Лема (как оказалось, её также подал партийный писатель Войцех Жукровский). Как я уже писал, Лем получил эту награду, но пребывание в больнице счастливо позволило ему избежать участия в церемонии.

У Лема в то время были похожие проблемы. Собственно, в 1975 году начала выходить в «Wydawnictwо Literackiе» издательская серия «Станислав Лем рекомендует», в основе которой лежала гениальная идея – гений польской фантастики представляет серию выдающихся произведений этого жанра по собственному авторскому выбору со всего мира и из разных эпох.

Если бы Лем подписал «Письмо 59» на том декабрьском собрании и его фамилию прочитали на радио «Wolnа Europа», серия, вероятно, закончилась бы на двух первых книгах, изданных в 1975 году: «Невероятные истории» Стефана Грабинского и «Убик» Филипа К. Дика (с которым Лем имел много проблем – далее в книге это будет описано подробнее). Появились тем временем первые проблемы с книгами, которые Лем особенно хотел издать, – «Пикник на обочине» Стругацких, «Волшебник Земноморья» Урсулы Ле Гуин и «Тигр! Тигр!» Альфреда Бестера.

Эта третья не нравилась властям по идеологическим причинам: американская space opera всегда имела в себе империалистические ростки. Они заметны, по правде говоря, и в «Непобедимом» Лема, выдержанном в том же жанре (какой там должен царить строй, если человечество высылает на чужие планеты не научно-исследовательские корабли, как в «Возвращении со звёзд» или «Эдеме», а вооружённые до зубов военные космолёты?), но одно дело – собственный империализм, другое – американский.

Книги Стругацких и Ле Гуин не нравились не из-за содержания, а из-за переводчиков, которые работали над текстами. Стругацких переводила Ирена Левандовская, которая часто работала над книгами вместе с Витольдом Домбровским – оппозиционером, подписантом протеста против изменений в конституции, которого в 1976 году вписали в списки цензуры. И если тут «Wydawnictwо Literackiе» смогло настоять, то ситуация со Станиславом Баранчаком, который перевёл Ле Гуин, обстояла намного хуже.

Как члена-основателя Комитета защиты рабочих, издающегося под собственной фамилией в оппозиционной прессе, в 1977 году Баранчака уволили по дисциплинарным причинам из Университета Адама Мицкевича в Познани и подвергли тотальному запрету. Лем пытался воспользоваться своими связями, чтобы перевод вышел под фамилией жены Баранчака, и в какой-то момент, в 1977 году, казалось, что это может получиться. Готовый к изданию «Волшебник Земноморья» пришлось задержать из-за решения секретаря ЦК ПОРП Ежи Лукашевича, ответственного за прессу и пропаганду[379].

Лем был в ярости, и в августе 1978 года заявил, что разрывает сотрудничество с «Wydawnictwо Literackiе». Фактически это означало разрыв сотрудничества со всеми пээнэровскими издательствами. В «Iskrу» в следующем году ещё по инерции вышло «Повторение» с заранее подготовленными текстами. Но факт оставался фактом: Лем добровольно внёс себя в списки цензуры.

Решение он, вероятно, принял раньше – он затянул эту игру только из-за Баранчака. В марте 1978 года вышел первый текст Лема в парижской «Kulturа», подписанный взятым из «Свадьбы» Выспянского псевдонимом «Хохол».

В тексте под названием «Прогнозы Хохла» Лем представил собственное видение будущего ПНР. Он не видел для своей страны никакой надежды – предвидел крах экономики, нарастание террора, упадок науки и культуры, которую заменят «спорт и массовые развлечения вроде цирка […], которые недаром так ценятся в СССР, вот только стремятся к бессмысленности».