Читать книгу "Миднайт. 1. Наместник ночи - Мила Нокс"

Грего Сшитый так и не стал человеком.

Много черных дел творил безумный портной в лабиринте, много душ погубил и свел с ума в попытке достичь недостижимого – вновь стать человеком. Но, обратившись чудовищем и получив ту личину, которая еще при жизни отражала его истинную сущность, Сшитый уже не мог стать прежним.

За какие грехи его обратили в монстра – об этом история Полуночи умалчивает, но стоит добавить, что просто так в насекомых не обращаются.

Франциск этого не знал. Мальчик стоял ни жив ни мертв от ужаса и словно в страшном сне наблюдал, как по полу расползается багровое пятно, в центре которого – в этом кровавом озере – лежало черное мохнатое тело человека-бабочки.

Гулко сглотнув, Франц опустил взгляд на собственную грудь. В разрезе порванной рубашки краснела страшная рана, но она затягивалась буквально на глазах. Теперь Франц ощущал тупую ноющую боль между ребер, но постепенно, как вода после наводнения уходит с суши, она растворялась, отступала, и на коже остался лишь багровый рубец.

Громко щелкнуло.

Франц отпрянул и уставился на тело Сшитого. Но нет – тот не пошевелился.

Зато печать на его груди издала второй щелчок. Крышка откинулась.

Шумно дыша ртом, мальчик подволок отяжелевшие ноги к телу портного. Его чуть не стошнило, когда пришлось наступить ботинками в кровь и нагнуться к монстру. Вытаращенные фасеточные глаза Сшитого тускло блестели, дробя пламя свечей и лицо Франциска на десятки отражений.

Преодолевая отвращение, Франциск высвободил одну руку из липких нитей и не без дрожи вынул блестящий флакон, который приметил между ребер чудовища. Когда Франц поднес флакон к глазам, оказалось, что бутыль сделана в виде сердца. Горлышко закрывала золотистая крышка. Там, за прозрачными стенками, колыхалась прозрачная жидкость. То ли слезы, то ли вода…

Сглотнув горькую слюну с металлическим привкусом крови, Франциск сунул флакон в карман. Пощупал штаны. Правая брючина промокла насквозь. Оказывается, кровь текла не только из-под золотистой крышки медальона на груди Сшитого, но и с ноги Франциска… А точнее… Мальчик сунул дрожащие пальцы в карман и нащупал маленький твердый предмет.

Пуговица Мудреца.

Та самая, в виде сердца.

Она была измазана в крови и вдобавок практически раскололась пополам.

Франца пронзила – точно молнией – догадка.

Мудрец знал!

Ведь он мог читать по чаинкам и предвидеть будущее! Мудрец помог Франциску и защитил его от гибели!

Сердце Франца наполнилось светом и любовью, на глазах выступили слезы…

Он бессильно рухнул на колени – уставший и совершенно пустой, словно выеденное яйцо.

«Страх – это благо. Только в нем ты видишь себя настоящего».

Франциск увидел.

В тот момент, когда охваченный диким страхом за брата, выкрикнул: «Я!», он был другим Франциском, о существовании которого даже не подозревал. Оказалось, внутри его живет еще один Франциск Бенедикт Фармер. Когда раскололся лед его иллюзий и он наконец-то покинул кокон надежд, признавшись себе во всех слабостях, из-за стены треснувшего льда показалось иное лицо – то, что прежде лишь пряталось, шептало из-за перегородки, и чей тихий, но уверенный голос заглушал вопль детского эгоизма.

– Фи-и-ил! – закричал Франциск и поднял голову. – Фи-и-ил, где ты?!

Молчание.

Он рванулся к выходу и принялся молотить кулаком в каменную перегородку. Дверь снова была заперта, только теперь на самом деле.

– Фил! – взревел он. – Фил!

«Чертова дверь, открывайся!»

Он рванулся обратно, поднял выпавшие из рук Сшитого ножницы и принялся кромсать все еще опутывавшие его нити. Потом, с яростью отшвырнув ржавый инструмент, кинулся к телу монстра и выудил из лужи крови кинжал. Обтерев оружие о висящую на стене рубашку – чью, гадать не стал, – Франц подобрал отшвырнутый монстром бархатный чехол и спрятал оружие.

«На всякий случай», – сказал себе.

Нужно освободиться. Но дверь заперта.

На этот раз взаправду.

Франц вернулся к каменной двери и налег на нее всем своим весом. Скрипел зубами и стонал в бесплодной попытке сдвинуть булыжник с места. Огоньки свеч на стенах потускнели и заколыхались, еще чуть-чуть, и погаснут. Он вновь останется в темноте.

«Только в страхе ты видишь себя настоящего».

Ужас содрал с него кожу. Обнажил того Франца, которым он был в раннем детстве или, быть может, в которого давно должен был вырасти.

Этот Франц был обтерт ужасом словно железной теркой: вместе со страхами содрались куски кожи, но было плевать. Мальчик чувствовал боль и по-прежнему боялся, но теперь это не сковывало по рукам и ногам. Напротив, давало силы.

Столкнувшись со страхом вживую после стольких лет приступов и рыданий на коленях Филиппа, он, Франциск Бенедикт Фармер, не плакал.

Мальчик царапался о шершавый булыжник, хрипел и скрипел зубами, но сантиметр за сантиметром отодвигал чертов камень с пути, потому что где-то там находился его брат.

Желание увидеть Фила придавало сил.

Мальчик не смог отодвинуть каменную плиту полностью, лишь сделал щель, но и этого хватило, чтобы протиснуться в узкую лазейку и вырваться на свободу.

Даже не задумавшись о том, что впервые спустя годы он открыл-таки запертую дверь, Франц воздел над головой огарок, словно путеводную звезду, побежал по сумрачным гулким коридорам, выкрикивая имя брата, и спустя несколько минут услышал вдали слабый отголосок эха.

Он нашел Филиппа в одном из соседних коридоров.

Брат сидел у стены, скорчившись, словно побитый котенок.

– Ф-франц? – Филипп всхлипнул и обернулся. – Это ты?

Он попытался поскорее стереть слезы, но Франциск не дал ему сделать, присел на корточки и прижал близнеца к себе.

– Франц…

Сколько ночей Филипп выслушивал жалобные всхлипы старшего брата, успокаивал его, вытаскивал из приступов! А на самом деле ему нужен был тот, другой старший брат, каким Франциск был в детстве, – храбрый, решительный, упорный. Который ни перед чем не останавливался.

Теперь руки Франца дрожали, но все-таки были тверды. Впервые за эти годы он мог дать брату успокоение. Силу. Веру.

Он был тем, кто взял себе его боль, растерянность и одиночество.

Так, как поступал до этого Филипп.

Но хуже Франциску не стало. Наоборот.

Переняв боль младшего брата, Франц почувствовал себя лучше. Сильнее. Оттого, что знал: теперь близнецу не так страшно. Так вот что чувствовал Филипп все это время, когда утихомиривал бушевавшие в сердце старшего близнеца штормы, когда позволял ему рыдать у себя на коленях!