Читать книгу "Дверь в стене тоннеля - Николай Черкашин"

Слегка отогревшись на вокзале, я отправился на Лиговку. Вся моя жизнь выстроена на одном законе – законе подлости. Конечно же Татьянина сестра оказалась в отъезде.

– В Выборг уехала, – сообщила соседка. – Вы через недельку загляните.

– Через недельку… Через неделищу.

Все-таки на вокзалах выживать легче, чем где бы то ни было.

Зал ожидания не сулил ночного отдыха. Пластиковые сиденья, даже свободные по три кряду, не вызывали ни малейшего желания прилечь – их рельефные края, от одного взгляда на которые начинали ныть ребра, вызывали ностальгию по массивным дубовым вокзальным диванам с резным вензелем «МПС» на высоких спинках, разгораживавших сооружение на две скамьи. Вот там-то транзитному пассажиру-страдальцу можно было вытянуться в полный рост.

Порыскав по залам, я обнаружил подобие таких скамей в вестибюле старинной части вокзала. Ввиду позднего часа два диванчика были уже заняты спящими счастливцами. Недолго думая, я прилег на свободную половинку, составив пару моей заспинной соседке, той самой бомжихе, что охотилась в буфете за объедками. Ее напарник почивал отдельно – через проход. Почему он так поступил, я понял, когда поглубже втянул в себя воздух: в ноздри ударил запах, мягко говоря, давно немытого тела, а если уж называть вещи своими именами – перекисшей мочи. Наверное, это была своего рода газовая защита, отпугивающая непрошеных соседей вроде меня. Я старался дышать неглубоко и редко, утешаясь тем, что если бы не эта «пахучая завеса», лежачее место давно бы было занято пассажирами…

Как ни хотелось спать, но уснуть мешали приглушенные выстрелы револьверов и бодрые музыкальные трели, которые неслись из угла с игровыми автоматами. Несмотря на глухую заполночь, скучающая публика азартно всаживала «торпеды» во вражеские корабли, водила мотоцикл и палила по уткам из светоэлектронного ружья. Я перевернулся на спину, и глазам моим открылся помпезный плафон, расписанный на темы радостного строительства коммунизма. Под выстрелы игрушечных ружей и ржание электронных коней, плыли среди дворцов, заводов и цветущих садов красные стяги с ликом вождя… Привычная сказка слегка убаюкивала, но в «сон золотой» властно вмешалась жизнь: по каблуку моего сапога постучали чем-то резиновым. Скосив глаза, я увидел милиционера с дубинкой.

– Гражданин, здесь спать не положено!

Не дожидаясь более серьезных контактов с блюстителем порядка, я покинул нагретое ложе и поспешил затеряться в редкой толпе, сновавшей в огромном стеклянном зале; посреди него высился мраморный столп с гранитной головой вождя, который взирал поверх живых голов в даль далекую, откуда с противоположного конца Октябрьской железной дороги на него столь же безрадостно взирал его московский двойник из близнеца-вокзала.

Остаток ночи я передремал в жестком креслице на антресолях.

«Да, я знаю: я – подопытный кролик и за мной наблюдает некий инопланетянин. Он испытывает меня на прочность. Он нажимает на тумблер и вводит в мою жизнь очередную неприятность. Я справляюсь. Он усложняет опыт. И с каждой моей новой победой он наращивает опасность эксперимента. Он следит за моим пульсом и цветом лица. Он доводит мою жизнь до абсурда. Я знаю, что это делает именно он – инопланетянин. Но я знаю источник зла. И мне легче. Я выживу. Я разобью его поганую “тарелку”, с которой он водит меня, испытывает, изучает…

Спать Еремеев, спать… Ты, кажется, совсем тронулся.

Бог испытывает того, кого любит.

Христос тебя любит, господин капитан, иначе тебя давно бы уже не было в сонме живых».

* * *

Итак, понедельник, семь часов утра. Московский вокзал Санкт-Петербурга…

Задача дня: попытаться заработать хотя бы несколько сот рублей. Первое, что приходит в голову: носить вещи пассажирам. Буду брать вдвое меньше, чем требуют штатные носильщики…

Из динамика грянула заунывно-торжественная мелодия, похожая на растянутый похоронный марш. Питер встречал глиэровской одой «Величественному городу» московский экспресс. Иду в самый хвост поезда, обгоняя тележки носильщиков. Кстати, почему они, «носильщики», когда, по сути дела, «возильщики»?

Вот подходящая клиентка: пожилая женщина едва волочит перевязанный чемодан.

– Давайте я вам помогу.

Она испуганно отшатывается и перехватывает чемодан в другую руку. Ясное дело – наслушалась-начиталась про вокзально-криминогенные зоны…

Примерно так же отреагировал и плотный дядя в дубленке при двух туго набитых спортивных сумках. И студентка с огромным виолончельным футляром, рюкзаком и кейсом.

Их всех отпугивал мой ватник. Ватник – это «сибирская майка», справка об освобождении и тому подобные ассоциации… Чудаки! Неужели им невдомек, что бандиты ходят отнюдь не в ватниках?! Со времен семнадцатого и поныне они щеголяют в кожанках.

Кажется, повезло. Рослый парень в красной «аляске» разрешил подхватить пару тяжеленных яуфов – круглых железных коробок с кинолентами. Тащу их на площадь к студийному рафику.

– Спасибо! – кивнула мне красная «аляска», хлопнула дверца, и рафик укатил. Вот так-так… Ловлю злорадный – где зла куда больше, чем радости – взгляд носильщика-профи. Слава богу, что киношник мне ничего не сунул, иначе эти амбалы с тележками намяли бы бока… Здесь тоже все схвачено, как столики в вокзальном буфете – вплоть до каждого вагона. Ухожу подальше от перронов несолоно хлебавши. Добро бы несолоно, а то и вовсе не хлебавши… Словно в утешение вокзальная фортуна посылает мне монетку – она блеснула в натоптанном снегу. Пятнадцать копеек… Совсем недавно на них можно было купить почти буханку хлеба. Теперь это тысячная часть прежней копейки.

Стоп, стоп, стоп! Это же телефонная монета. А телефонная деньга нынче в цене. Пятиалтынные в Москве продают по пять сотен. Стоят парни у телефонных автоматов и демонстративно подбрасывают «пятнашки». Кому очень нужно позвонить, тот и полтысячи выложит. Ну а я за двести продам. Только купите! Время к полудню, и желудок оттягивает воистину свинцовая тяжесть голода…

Три таксофона на вокзальном дворе. Работает только один, у остальных срезаны трубки. Оглядываюсь – кажется, на сей раз никаких конкурентов. Подходит матрос-балтиец. Но у него монета есть… Кто следующий?

Хорошо еще, что не все таксофоны переведены в Питере на жетоны.

За этот час я здорово насобачился выщелкивать «пятнашку» ногтем, а затем ловить ее в воздухе. Но никто так ни разу и не приценился…

С нарышкинского бастиона Петропавловки бабахнула полуденная пушка. Есть хочется…

Самый мучительный голод именно в первые сутки. Потом он притупляется, потом, говорят, сосущее чувство исчезает и вовсе… Неподалеку закутанная лотошница орет визгливым голосом:

– Сосиски в тесте! Горячие сосиски в тесте! Кто забыл купить горячие сосиски в тесте!

Убил бы…

– Сосиски горячие, запеченные в тесте. В тесте запеченные горячие сосиски. Покупайте сочные сосиски в горячем тесте…