Читать книгу "Эффект чужого лица - Наталья Солнцева"

– Уверен, отец не станет возражать! – обрадовался Ракитин.

– Я бы на вашем месте не торопился… – заикнулся Апрель.

– Ты вообще молчи! Ты кто такой? Сын человека, который…

– Ну, хватит, – возмутился Матвей. – Прекратите! Мы празднуем Рождество…

Раиса громко рассмеялась.

– Великолепная Иштар воистину богиня любви и распри! Она показывает нам второе лицо, чем свидетельствует в пользу камня. Что касается меня, то я предпочитаю держаться от всего этого подальше.

Леонтий никак не мог успокоиться. Очередная порция спиртного только раззадорила его.

– Позвольте, а как же смерть моей матери? Убийца останется безнаказанным?

Астра предвидела такой поворот и захватила с собой два списка с «Георгия Панина» – пассажиров и членов экипажа.

– Вот вам поле для деятельности, господин Ракитин. А я умываю руки. Здесь перечислены все, кто находился на судне в том рейсе, который унес жизнь Лидии. Ищите, и да сопутствует вам удача…

Официантка принесла десерт: праздничный торт с клубникой и ананасом, украшенный взбитыми сливками, шоколадом и орехами…

– Разрежьте, – потребовал Леонтий, – и подайте каждому!

Когда она подошла к Астре, та замерла и наступила Матвею на ногу под столом.

– Что с тобой? – прошептал он.

– Смотри, у нее на руке…

Он повернулся, но официантка уже закончила подавать десерт и ушла. Ей на смену явилась другая, с подносом, полным дымящихся чашечек с кофе…

Заключение

Гильгамеш, царь Эреха… был на две трети богом, и на треть – человеком. Он совершил удивительные подвиги, заставил князей земли лобызать его ноги… и покорил своей красотой и храбростью саму богиню Иштар. Достигнув всего, о чем мечтают люди, герой отправляется на поиски вечной жизни… Скитается по бескрайней пустыне, преодолевает непроходимые горы и добирается до «вод смерти». Морская дева, охраняющая вход, говорит такие слова:

– Гильгамеш, куда ты стремишься? Жизни, которую ты ищешь, ты не найдешь. Лучше наполняй свой желудок, веселись день и ночь, ежедневно устраивай празднества, пляши и ликуй… Смотри на младенца, которого держит твоя рука, и пусть жена твоя радуется в твоих объятиях.

Но не соблазняют Гильгамеша временные радости. Он непреклонен и требует пропустить его.

– Нет, Гильгамеш, перевоза, и никто еще от века не переходил моря…

Герой настаивает на своем, и ворота открываются перед ним. С большими трудностями преодолевает он «воды смерти»[16]…

Астра сделала паузу, чтобы перевести дух. Она забавлялась этим чудесным представлением. Единственным зрителем был Матвей.

– Почувствуй себя жителем древнего Вавилона. Храмовые мистерии служили для них и развлечением, и священнодействием…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Прошли тысячи лет, а люди по-прежнему не могут примириться с мыслью о смерти. Разве опыты средневековых алхимиков не то же самое? Разве Брюс не искал философского камня, дабы разгадать тайну вечной молодости? Кому, как не тебе знать об этом? Гильгамеш – образ человека, который все еще в поиске…

Она замолчала. Молчал и он, погрузившись в раздумья.

– Этот лазурит, если он действительно когда-то украшал «звезду Иштар», может сохранять свое культовое значение и являться величайшей ценностью…

– Миром правят символы? – усмехнулся он.

– Кстати, помнишь официантку, которая подавала десерт? У нее на руке выше запястья была странная татуировка.

– Сейчас почти у каждой девушки есть татуировка.

– Змеевидная рогатая голова с открытой пастью и высунутым языком! – торжественно провозгласила Астра. – Ты понимаешь, что это значит?

– Вавилонский «сирруш»? Тебе, часом, не привиделось?

– Не знаю… – честно призналась она. – Ракитины в самом деле оригиналы. С кем поведешься…

– Что говорил профессор о «стражах дракона»?

– Эта тайная каста жрецов то ли служила второй разрушительной ипостаси богини Иштар, то ли, наоборот, призвана была сдерживать силы зла…

После Рождества наступили Святки. Шел снег. Деревья трещали от мороза. Солнце показывалось в разрыве облаков, розовое, ледяное. Ранние сумерки переливались огнями праздничной иллюминации. До самого утра над городом стояло яркое зарево…

Раиса Ракитина каждый день навещала мужа в клинике и все чаще подумывала о разводе. Красивое молодое лицо Апреля запало ей в душу. Она ни на что не рассчитывала, не тешила себя надеждами. Пусть будет что будет…

Профессор совершенно замкнулся в себе, по ночам ему снилась Лидия, нашептывала медовые слова, звала туда, «где не каркает ворон, и коршун не кричит, подобно коршуну, не убивает лев, волки не уносят овец, и бури не нарушают покоя небес…». Он просыпался и долго, в тоске, вспоминал глаза жены, ее последний поцелуй на перроне перед посадкой в поезд «Москва – Одесса». Как он не хотел отпускать ее в тот злополучный рейс!..

Эмму поместили в психиатрическую клинику. Она не стала ничего отрицать, но утверждала, что была не в себе и действовала под влиянием какой-то необъяснимой силы. Якобы в нее вселился «злой дух», который и совершил все противоправные действия. Ее поведение очень быстро менялось: короткие периоды апатии переходили в приступы бешенства, она кидалась на людей, рычала по-звериному и царапала ногтями все, что попадалось под руки, а затем снова впадала в полусонное состояние.

Врачи не могли определить характер ее болезни. Один пожилой психиатр предположил, что это ликантропия, но коллеги его не поддержали.

Леонтий остался в квартире один. Камень лишил его покоя и сна. Он упрятал сокровище в сейф на работе, но место казалось ненадежным. Он забросил списки с «Георгия Панина», забыл о Раисе, вообще о влечении к женщинам. Его перестало волновать здоровье отца, судьба жены, даже смерть сестры куда-то отступила… Камень поглотил его сознание, как акула глотает мелкую рыбешку. Он не мог думать ни о чем другом…

Богиня Утренней Звезды являлась к нему в предрассветный час… волосы золотым потоком струились по ее телу… венок на ее челе благоухал мандрагоровыми цветами. Этот упоительный медовый запах уносил его далеко-далеко… в сказочную страну Дильмун[17]… куда заказана дорога смертным…

Он открывал глаза и вздрагивал: по стенам и потолку спальни скользили тени… казалось, чье-то горячее дыхание щекочет его лицо… и, выступая из утренней мглы, тянется к нему дрожащий раздвоенный язык…