Читать книгу "Танго смерти - Юрий Винничук"

И вот Вильгауз решил, что заключенных, непригодных к труду, нужно переселить за пределы лагеря, там их будет подкармливать комитет, который занимался поставкой продуктов в лагерь. Разрешено было также родственникам присылать для них пакеты с едой. Лягерфюрер выбрал для этих изможденных узников подходящее место – похоронный зал на жидовском кладбище. Зал этот был огромный, но крыша у него была дырявая, окна выбиты, ветер свободно гулял из конца в конец, а немало узников имели язвы, которые гноились и смердели, поэтому большинство из них предпочли лежать на кладбище под открытым небом, чем на сквозняках. Многие из них там и умерли. Собственно тогда и выпала возможность помочь друзьям, я видел, что они доходят. Я встретился с доктором Рапапортом, который уже не раз в своих отчетах записывал беглецов в покойники, и попросил, чтобы он признал Яську и Орика нетрудоспособными и отправил за пределы лагеря, а оттуда уже легче было бежать. Он так и сделал, несколько дней Яська и Орик пробыли на кладбище, матери приносили им еду, они набрались сил и однажды ночью исчезли, а пан Рапапорт записал их покойниками. И очень вовремя, потому что вскоре всех нетрудоспособных вывезли в Лисинецкий лес и расстреляли.

К сожалению, Лии и Руте я таким способом помочь не мог, молодые женщины работали в швейной мастерской и не ослабевали настолько, чтобы их можно было отправить из лагеря.

В начале мая 1943-го в течение недели откуда-то свозили жидов и отправляли в Долину Смерти, где целую неделю держали без воды и без пищи, собралось их там около восьми тысяч, а 8 мая всем приказали раздеться догола, загнали в яр под горой и там всех расстреляли. И во время расстрела играл наш оркестр, а я даже не знал, что среди расстрелянных была и моя любимая Рута… Только Лии там не было, она еще оставалась в лагере. Всем им я играл на вечность…

В первой половине ноября в лагере еще оставалось пять тысяч заключенных. Именно тогда группа наших ткачей, поняв, какая их ждет участь, решили, что они не пойдут, как телята на заклание, и договорились с охранниками лагеря, что те помогут им бежать. Охрана лагеря состояла из украинцев, выходцев из Советской Украины, попавших в плен. Галичан в охрану не брали, так как они могли сочувствовать местным жидам и вступить с ними в сговор. К сожалению, об этом плане стало известно командованию лагеря, и немцы 18 ноября попытались захватить ткачей, но те стали сопротивляться и убили двух немцев, тогда немцы решили ликвидировать весь лагерь. Украинские охранники отказались участвовать в этом действе, даже помогли части жидов бежать из лагеря, бежали с ними и несколько охранников. Тогда немцы разоружили остальных охранников, что-то около сотни, посадили на поезд в Клепарове и отправили в Люблин. Жиды упорно оборонялись, забаррикадировавшись в мастерских и бараках, бросались на немцев с ножами и бритвами, с кольями и металлическими прутьями, резали им горло и разбивали головы. В это время Лия, бедная моя сестренка, завладела автоматическим карабином и стала стрелять по немцам, пока пули не закончились, а потом пули прошили ее саму.

И все то время, пока длился бой, мы не прекращали играть, потому что так приказал унтерштурмфюрер Рокита, некоторые уже не выдерживали и садились на землю, но продолжали играть, Рокита сначала подходил и бил их ногами или по голове плетью, но потом отстал и только издали наблюдал, не знаю, какая сила поддерживала меня, я не падал и не садился, а музыка поднимала меня над землей, мне казалось, что я стал невесомым. Я играл им всем на скрипке, чтобы они попали в вечность.

Борьба продолжалась три дня, было уничтожено сорок немцев, погибли почти все жиды, трупы днем и ночью вывозили автобусом на песчаный карьер в Лисинецкому лесу, там уже давно совершались казни и там же сжигали трупы. Для жидов, обслуживавших печи, был построен специальный барак, но он пустовал, так как за несколько дней до восстания этот отряд ликвидировали, чтобы не оставлять свидетелей. А так как играть уже было не для кого, то повезли на расстрел и половину оркестра, а десятка два музыкантов и несколько каменщиков, которые не принимали участия в восстании, потому что находились за пределами лагеря, вывезли в тот барак. Там уже выставили немецкую охрану.

И тогда случилось чудо, потому что чудо всегда подстерегает нас, и стоит на него надеяться даже в минуты глубочайшей тревоги и полного отчаяния. Я увидел Вольфа! Он только сегодня прибыл во Львов, два месяца пролежал в госпитале после ранения на фронте. Остальные охранники тоже были лагерными новичками и не принимали участия в ликвидации лагеря. Они не проявляли к нам той жестокости, к которой мы уже привыкли, и, когда Вольф стал их убеждать, что нас нужно отпустить, они не протестовали и стали размышлять, как это организовать, тогда Вольф предложил улепетывать всем вместе, и мы разбежались кто куда. Всего во время ликвидации и вместе с нами бежали 160 жидов, часть из них потом отловили, но большинство жидов укрылось в канализации, там, где было главное русло Полтвы и где уже пересиживала не одна жидовская семья. Запах был не из лучших, но человек привыкает ко всему, как бы то ни было, немцы такого не ожидали.

Тем, кто бежал из лагеря, пришлось жить в канализации восемь месяцев, до 27 июля 1944 года, пока немцы не оставили Львов, а те, кто поселился там раньше, прожили в канализации почти два года. Еду им поставляли львовяне, кто-то приносил даром, а кто-то за деньги, ведь жиды пришли туда целыми семьями и прихватили с собой драгоценности, поэтому могли покупать еду. А когда немцы оставили Львов и все они наконец вышли из темных зловонных подземелий, дети подняли страшный крик: так их поразил шум улицы и ослепительный солнечный свет, теперь они хотели только одного – вернуться обратно в каналы…

Сначала мы с Вольфом укрылись в каналах вместе со всеми, но потом Вольф попросил у кого-то гражданскую одежду, переоделся и навестил маму Ореста. Вернулся с едой, одеждой для меня и для себя и с новостями. Ясь в это время находился в Армии Крайовой, с ним не было никакой связи, Орест – в УПА, но мама Ореста имела с ним связь через Люцию. Ночью мы выбрались из канала и отправились к Винниковскому лесу, в условленном месте нас ждала Люция, она отвела нас в партизанский лагерь. Там я встретил еще нескольких львовских жидов, из тех, что восстали в лагере. Но самая большая радость была, когда мы обнялись с Орестом. Мы смеялись и плакали, я по сестре, а он по любимой…

Когда нас с Вольфом принимали в отряд, командир удивлялся, что немец идет в партизаны, но ему рассказали, кем был отец Вольфа, и он уже не возражал, только велел, чтобы мы выбрали себе новые имена. Я сказал: «Соломон». А он: «А почему не «Царица Савская?» А я говорю: «Потому что Соломон». А Вольф, естественно, стал Волком. У нас было несколько схваток с немцами, а накануне вступления большевиков во Львов бойцы АК подняли восстание против немцев и выбили их из многих районов, чтобы захватить власть в городе раньше большевиков, но они были вынуждены отступить в лес. Тогда, собственно, мы и встретились с Яськой. Его отряд был разгромлен большевиками, сам Яська был ранен в ногу и не мог идти. Люция забрала его в село, а когда он подлечился, фронт уже был далеко, Яське не оставалось ничего другого, как присоединиться к нам. Потом были бои с энкаведистами, в 1947-м мы решили прорываться через Карпаты на Запад, но приближалась зима, мы разбились на отдельные группы и засели в укрытиях. Зимой партизанить было невозможно, следы выдавали нас. Так мы и оказались все четверо в одном схроне. У нас теперь было много свободного времени, чтобы пообщаться.