Читать книгу "Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - Виталий Шипаков"

Как ни странно, но участие в побоище излечило царского посланника от душевного недуга. Страх, томивший его перед сражением, растаял в горячке боя, словно снег на солнце, да и совесть малость успокоилась. И теперь, в ожидании еще более страшных испытаний, стоя во главе полка рядом с Чубом, Маленьким и Ярославцем, он, как и все другие, с надеждою взирал на Княжича.

24

Увидев мадьярскую пехоту, которая числом бойцов явно превосходила крепко поредевшие казачьи сотни, Княжич понял, что чутье не подвело его и в этот раз. Поддайся он на уговоры Маленького и поведи братов громить шляхетский стан – они бы непременно угодили в хитро подстроенную латинянами ловушку. Радости, однако, не было, Иван уразумел и другое – их полк, единственный из всех сдержавший вражеский удар, обречен, а проявленная им осмотрительность лишь немного отсрочила погибель доверивших ему свои головы и души товарищей.

Тем временем мадьяры бодрым шагом приблизились на расстояние мушкетного выстрела и построились в три шеренги. Первая ощетинилась упертыми в землю пиками, оградив себя тем самым от атаки казачьей лавы, две другие стали поливать станичников свинцовым градом. Меткая пальба умелых венгерских стрелков стала косить казаков не хуже гусарских палашей. Но и это было еще не все. Михай Замойский, не желая уступать победу над разбойниками Бекешу, спешно приводил в порядок свои эскадроны, чтобы вновь пойти в атаку, а со стороны лагеря показались упряжки лошадей, которые тянули за собой легкие шляхетские орудия.

– Много ль пушек у католиков, – припомнилась Ивану беседа с Шуйским.

«Сколько есть – все нам достанутся», – в отчаянии подумал он. Нет, не страх терзал сердце Княжича, а горькое чувство безысходности. Есаул прекрасно понимал, что если даже истекающий кровью полк и отобьет еще одну атаку, остатки его будут сметены огнем орудий. И он, известный всему Дону, Ванька Княжич, сотню раз уводивший казаков от засад и погонь, на сей раз не сможет ничего сделать.

– Господи, спаси и сохрани, – взмолился православный воин, увидев, как поник пробитый вражьей пулей Емельян. И всевышний вразумил его окровавленными устами атамана. Зажимая рану на груди, Чуб тихо прошептал:

– Ну вот и все, добили меня ляхи, разрази их гром.

В один миг пред мысленным взором есаула пронеслись подземелье, тлеющий фитиль, обрушенный взрывом берег и стоящая возле шляхетских пушек телега с огненным припасом. Сев в седло, он обратился к собратьям:

– Я попытаюсь с небольшим отрядом прорваться сквозь шляхетский строй. Ляхи пушки против нас выкатывают, а при них ведь пороху немеряно, надобно его взорвать. Дело, в общем-то нехитрое, нужно, чтобы хоть один из нас до повозки с зельем огненным добрался и поджег ее, иль из пистоли по ней пальнул. Как порох рванет, так не до вас полякам станет, непременно в смятение придут. Тут уж не зевайте, сразу уходите к броду. К мосту не суйтесь, там сейчас черт знает что творится.

Повернувшись к Новосильцеву, Иван с печальною улыбкой приказал:

– Ну вот, пришел и твой черед, князь Дмитрий, начальство над полком принимать. В помощники Игната вон возьми, он вояка добрый, – Ванька снова усмехнулся, припомнив прозвище сотника, и уже гораздо веселее продолжил, пожимая князю руку на прощание: – Если больше в этой жизни не встретимся, лихом-то меня не поминай, – затем, задорно подмигнув, добавил: – Впредь живи без страха, коли всякой сволочи бояться, так уж лучше вовсе не родиться на белый свет. Никого не бойся, даже своего царя, он всего лишь царь, а не бог.

Попрощавшись с Новосильцевым, Княжич вновь обратился к казакам.

– Приказывать не буду, дело предстоит погибельное, уцелеть возможности почти что нет, а поэтому зову с собой лишь тех, кто за товарищей готов без сожаления голову сложить. Многим рисковать навряд ли стоит. Ежели удача улыбнется, думаю, ватагой сабель в тридцать прорвемся, ну а коль не повезет, так все одно все сгинем, кто чуть раньше, кто малость позже – не велика разница, – закончив свою речь, Иван понесся без оглядки на уже почти сомкнувшийся гусарский строй.

Все бойцы знаменной полусотни, из которых в живых осталось как раз не более душ тридцати, устремились за своим хорунжим, волей воинской судьбы в одночасье ставшим атаманом. Приотстал чуток лишь Ярославец. Одарив Новосильцева небесно-чистым взглядом своих васильковых глаз, Сашка строго заявил:

– Прими-ка, князь, хоругвь цареву, нам теперь она не надобна. Уж не знаю, как в царствие небесное, а на божий суд нас и без нее пустят, – и, нахлестывая Белоногого, устремился за товарищами.

Выстроившийся журавлиным клином знаменный отряд врезался в гусарский полк, когда эскадроны правого и левого крыла не успели еще тесно сомкнуться, а потому, хоть и с изрядными потерями, но прорвался сквозь стальную преграду.

Замойский не велел преследовать казаков, справедливо полагая, что горстка то ли безумцев, то ли редкостных смельчаков, решивших ценою своей жизни сбить его с толку, чтобы задержать атаку, не уйдет от мадьяров Бекеша, и он почти не ошибся. Боевитые венгры, завидев прорвавшуюся сквозь гусар ватажку русской конницы, аж повеселели в предчувствии легкой добычи.

Казак и конь в бою едины. Ванька уберег своего Лебедя, и он вынес есаула из земного ада. Летя на частокол мадьярских пик, Княжич изловчился в последний миг отбить направленное в грудь его любимцу стальное жало. Тот, в свою очередь, спас хозяина от вражьих пуль. Взвившись на дыбы, он так поддал копытами незадачливому пикинеру, что бедолага рухнул замертво на стоявших за его спиной стрелков, сбив прицел почти в упор нацеленных мушкетов.

Продолжая бешеную скачку, Иван оглянулся и похолодел от увиденного. Знаменного отряда, прошедшего с ним ратный путь от родной Донской станицы до этой богом проклятой Западной Двины, не стало. Все бойцы его отборной полусотни были постреляны или вздернуты мадьярами на пики. Уцелели только он да Ярославец. Отчаюга Маленький тоже преодолел стену огня и стали, но при этом белая Сашкина рубашка стала красной от крови. Проскакав с полсотни саженей, казачонок завалился набок и рухнул с седла.

25

Самым прозорливым из шляхетских командиров оказался иноземец немчин, который начальствовал над пушкарями. Завидев несущихся к орудиям двух всадников, он сразу понял, дело здесь нечисто, и велел преградить им путь. Из своих пятидесяти лет наемник боле тридцати провел на службе у разных царей да королей, всякого народу повидал, а потому сразу же признал в Княжиче и Ярославце казаков. Впрочем, толком разглядел он лишь Ивана. Завидев, что пушкарская прислуга бросилась им наперерез, Ярославец свернул в сторону и скрылся в неглубоком, густо заросшем травой овражке.

– Для литвина очень уж богато одет, но и не поляк. Разве шляхтич в бой без лат пойдет, а на этом даже кирасы нет. Без брони лишь полоумные разбойники сражаются. Сразу видно – русский казак, – обращаясь к своему помощнику, заверил капитан и распорядился: – Прикажи его схватить, а то эти душегубы и в одиночку такого способны натворить, что тебе и в страшном сне не снилось.

Ванька не замедлил оправдать предположения наймита. Кроя пушкарей последними словами, что и впрямь умеют только русские, он врубился в их пешую толпу. Почти каждый удар его булата либо кроил напополам, либо вовсе сносил с плеч вражьи головы. При этом есаул выкрикивал: