Читать книгу "Карточный домик - Майкл Доббс"

– Но у нас есть документальное подтверждение того, что среди прочего вы поддерживали кампанию ядерного разоружения и выступали за права геев, мистер Сэмюэль, – заявил репортер.

– Только не нужно снова извлекать на свет эту чушь! – раздраженно ответил Майкл.

Он считал, что покончил с этими дикими обвинениями двадцать лет назад, когда в первый раз баллотировался в парламент. Его соперник прислал письмо в штаб-квартиру партии, обвинение было всесторонне расследовано постоянным комитетом партии по изучению кандидатов, и его полностью оправдали. И вот опять, после стольких лет, эта история восстает из мертвых, всего за несколько дней до решающего голосования!

«Я поступал, как многие восемнадцатилетние студенты колледжей поступают сейчас. Я ходил на два марша «Движения за ядерное разоружение», а однажды подписался на студенческую газету, которую, как я выяснил позже, печатали представители движения за права геев, – рассказал Майкл журналисту. Он рассчитывал, что развеселит аудиторию, и был полон решимости показать, что ему нечего скрывать. – Кроме того, я энергично поддерживал движение против апартеида, и в данном вопросе мои взгляды не изменились, хотя мне категорически не нравятся жестокие методы, к которым прибегают некоторые самопровозглашенные лидеры движения, – добавил он. – Сожалею ли я обо всем этом? Нет, ни в малейшей степени: то были ошибки молодости, и они помогли мне прийти к моим нынешним убеждениям. Я знаю, что движение за ядерное разоружение – полная глупость, ведь я сам в нем участвовал».

Сэмюэль глазам своим не верил, когда увидел, как газета интерпретировала его слова. Нелепо было даже предполагать, что он когда-то поддерживал коммунистов, и на мгновение ему показалось, что издание можно привлечь за клевету. Однако сама статья была еще более агрессивной, чем заголовок.

Вчера вечером Майкл Сэмюэль признал, что в шестидесятых годах он участвовал в маршах по улицам Лондона в поддержку русских и ядерного разоружения, – гласила она. – Тогда многие такие выступления против атомной бомбы заканчивались кровавыми схватками с полицией и беспорядками.

Кроме того, он также признал, что оказывал финансовую помощь движению за права геев, делая ежемесячные взносы в «Кембриджское общество защиты гомосексуалистов», которое одним из первых начало выступать за изменение законов, касающихся гомосексуализма.

Левые увлечения Сэмюэля уже давно вызывают тревогу у лидеров партии. В 1970 году, в возрасте двадцати семи лет, он участвовал в выборах как официальный партийный кандидат. Председатель партии был настолько этим встревожен, что написал следующее: «Хотелось бы получить объяснение причин, по которым ваше имя часто упоминается в связи с университетами, регулярно проявляющими враждебность по отношению к нашей партии». Однако Сэмюэль прошел проверку и был избран в парламент. Тем не менее вчера он весьма дерзко отвечал на наши вопросы.

«Я ни о чем не жалею, – заявил он и добавил, что все еще сочувствует некоторым движениям левого крыла, которые прежде поддерживал…»

Остаток дня был наполнен суматохой и волнениями среди журналистов, а также дома у Майкла. Никто не поверил, что Сэмюэль является тайным коммунистом – было ясно, что это еще одна глупая сенсация, направленная на увеличение тиража, а не для оказания влияния на умы читателей – и все же обвинения следовало проверить. В результате неосторожному кандидату в премьер-министры пришлось убеждать своих сторонников в собственной невиновности вместо того, чтобы показать сильные стороны своей кам-пании.

К полудню лорд Уильямс строжайшим образом осудил газету за использование конфиденциальных документов, которые, по его словам, были украдены из хранилища путем взлома замка. «Инквайерер» тут же ответил, что в то время как партия проявляет преступную халатность и не в состоянии надежно хранить конфиденциальные материалы, газета считает своим гражданским долгом вернуть досье Сэмюэля истинным владельцам в партийный штаб – что они и сделали в тот же день, перед вечерним выпуском новостей, чтобы оживить затухающие споры.

Никто всерьез не отнесся к обвинениям «Инквайерера». Большинство отбросили его как образец обычной некомпетентности партии и самого Сэмюэля. Однако его кампания, начавшаяся столь удачно, начала терять обороты. Наполеону в свое время требовались только успешные генералы, и Британия не могла согласиться на меньшее. Подобные же истории были чрезвычайно вредны для тех, кто пытается забраться на самый верх, так что проводить последнюю неделю гонки за лидерство следовало совсем не так.

* * *

Телефонный звонок расстроил Краевски. Он пытался разобраться в своем переменчивом отношении к Мэтти, и его то наполняло раздражение от ее непостоянства, то пожирало желание обладать ее телом. А еще он понял, что самым банальным образом скучает, и ему лишь иногда удавалось загнать мысли о ней в самые глубины сознания. Когда же ему позвонил один из его коллег и сказал, что он встретил Мэтти и та выглядела измученной и не слишком здоровой, Джона охватило беспокойство.

Она согласилась с ним встретиться, но когда он сказал, что приедет прямо сейчас, ответила, что в данный момент не готова его принять. Женщина не хотела, чтобы он увидел ее квартиру в том жутком состоянии, в каком она теперь находилась, – грязные тарелки, пустые коробки от еды, которые, казалось, занимали все свободные поверхности, одежда, брошенная в углу… Последние несколько дней напоминали настоящий ад. Мэтти не могла спать, все ее мысли и чувства переплелись в тугой громадный комок, а кровать превратилась в кусок льда, и ей никак не удавалось на ней устроиться. У журналистки постоянно возникало ощущение, что стены смыкаются вокруг нее, лишая ее способности думать или чувствовать что-нибудь, кроме отчаяния.

Поэтому когда позвонил Краевски, она не особенно обрадовалась, хотя и знала, что сейчас ей просто необходима любая поддержка. Она неохотно согласилась встретиться с ним в кафе на восточном берегу Серпентайна – извивающегося озера с кучей уток в самом центре Гайд-парка. По дороге туда Джон тихонько ругался, проклиная холодный ноябрьский ветер, который, разгуливая над водой, поднял волны с белыми шапками пены, а подойдя к пустому безжизненному кафе, журналист сообразил, что его закрыли на зиму.

Увидев Мэтти, спрятавшуюся под навесом, он вдруг подумал, какая она крошечная и невероятно одинокая. Сторин куталась в куртку, которая казалась слишком большой. Со времени их последней встречи она как будто стала меньше, под глазами у нее залегли темные круги, каких раньше не было, а энергия, озарявшая прежде ее лицо, исчезла. Выглядела женщина ужасно.

– Я выбрал дурацкое место для встречи, – попытался извиниться ее коллега.

– Не беспокойся, Джонни. Думаю, мне свежий воздух не повредит, – вздохнула она.

Краевски отчаянно хотелось обнять ее, прижать к себе, согреть, но он ничего этого не сделал – только улыбнулся.

– И что нового у лучшей журналистки Британии? – спросил Джон, и ему тут же захотелось откусить себе язык: он произнес не те слова, в них прозвучал сарказм, и Мэтти вздрогнула, прежде чем ответить.