Читать книгу "Пьянящий аромат - Мэг Кэбот"

Пегги хотела что-то вставить — что именно, она вряд ли смогла бы сказать, — но Эдвард движением руки попросил не прерывать его.

— Думаю, что детство у меня было счастливым, сплошная идиллия, вплоть до того момента, как умерла мать. Вместе с ней исчезли и немногие крохи доброты и мягкости в характере отца. Когда не стало матери, в этом доме не осталось тепла, не делалось даже попытки соблюдать приличия. Отец позволял брату и мне вести себя как дикари, поощрял в нас полный произвол, касалось это совращения судомоек или издевательств над деревенскими котами, — мне жаль расстраивать вас, но это правда.

Джон всегда был умнее меня и изобретательнее, что, мне кажется, делало его еще более опасным и безжалостным. Не стану мучить вас деталями. Достаточно сказать, что никто и ничто не было защищено от его прихотей.

Когда я повзрослел, чтобы понять, что образ жизни, к которому нас с братом приучал отец, в корне порочен, мне во многом уже не было пути назад. Хотя я пытался исправиться… Убедил герцога отправить меня в университет, а после окончания остался в Лондоне. Однако репутация моей семьи была уже такой, что ни одна матрона в городе не подпускала меня к своим дочерям ближе, чем на пятьдесят футов, большинство отцов не позволяли своим сыновьям водиться со мной. Единственным настоящим другом мне всегда был Алистер, у которого не было семьи, так что никто не запрещал ему дружить с Роулингзом.

Итак, со временем герцог и Джон настолько запугали Йоркшир, что во всей округе не было семьи, которая согласилась бы послать своих детей сюда работать, не было ни одного владельца питомника, который продал бы нам коня или пса… Столько животных они угробили. Лошадей загоняли до смерти, собак забивали до смерти… Пегги, не смотрите на меня так.

Девушка смотрела на него, глаза туманились от слез, рука от ужаса зажимала рот. Она, конечно, слышала, что старый герцог имел плохую репутацию — миссис Прейхерст не смогла удержаться, чтобы не рассказать об этом, — а имени Джона никто в Роулингзе даже никогда не упоминал. Но то, что отец Эдварда и его брат совершали подобные злодеяния… этого Пегги не знала.

Ей было очень жаль Эдварда, хотя девушка сознавала, что он вряд ли нуждается в ее жалости. Ей казалось ужасным, что можно прожить столько времени без любви. Ничего подобного с ней никогда не бывало. Сколько она себя помнила, у нее были отец и Джереми. И этого ей было достаточно.

— Мне очень жаль, — проговорила Пегги, убрав руку ото рта. Потертым рукавом она вытерла слезы. — Я и не подозревала, чем для вас была жизнь здесь.

— Черт возьми, я рассказываю вам все это отнюдь не для того, чтобы разжалобить! — Эдвард направился в противоположный угол комнаты. Когда он повернулся и посмотрел на нее, в серых глазах неистово полыхал огонь, природу которого девушка не могла определить. — Я рассказываю все это для того, чтобы вы знали: все, что бы ни говорили обо мне или о моей семье, не может быть страшнее правды. А правда в том, что, какими бы плохими ни были мои отец и брат, я был не многим лучше их.

Эдвард вздохнул, и Пегги поняла, что сейчас услышит что-то очень личное.

— Я бывал в заведении вашей сестры, Пегги. Бывал во многих местах, о чем теперь сожалею. Я был знаком со многими недостойными людьми, о чем тоже сожалею. Можно было бы сказать, что моя семья виновата в том, что никто из приличных людей не желает знаться со мной. Но дело в том, что я, Пегги, связался с людьми вроде Арабеллы или лорда Дерби потому, что они были единственными, перед кем я чувствовал свое превосходство. А поскольку я считал, что слишком запятнан, чтобы общаться с нормальными людьми, то для меня было очень важно чувствовать себя лучше кого-то.

Эдвард отвернулся, его плечи были напряжены. Потом он быстро подошел к девушке. Склонившись и положив руки на подлокотники кресла, в котором сидела Пегги, он посмотрел ей в глаза, выражение лица у него было загадочным. Когда он снова заговорил, его голос уже звучал ровно.

— Так я прожил тридцать лет, так же прожил бы еще тридцать, если бы вы не налетели на меня, когда я стоял у входа в коттедж в деревушке под названием Эпплсби.

Ощущая жар его тела, который был сильнее того, что исходил от камина, Пегги вжалась в подушки кресла. Эдвард был так близко, что она могла различить каждый волосок на его щеках, жилку, которая пульсировала на шее в том месте, где его вьющиеся волосы соприкасались с воротом сорочки.

Девушка испугалась, как никогда в жизни. Это был инстинктивный, но удивительно приятный страх, сродни болезненному предчувствию чего-то, чему нет объяснения. Пегги взглянула в его лицо, ее зеленые глаза были широко раскрыты, дыхание вдруг участилось. В горле девушки пересохло. Она не смогла бы произнести ни слова, даже если придумала бы, что сказать.

— Вы помните, как мы встретились? — спросил Эдвард. — Помните, какие лекции читали мне по поводу всех зол, присущих моему классу? Вы тогда сообщили мне по-детски чистым и искренним голосом, что я ответствен за существующее в нашем обществе порабощение масс и угнетение женщин, лишение их одинаковых прав с мужчинами. — Он приподнял бровь, глядя на нее. — К моему несказанному удивлению, миниатюрный ангел с фарфоровой кожей с такой страстью отчитал меня, что я подумал: «Вот эта девушка — она не похожа на других».

Пегги сглотнула и сказала со всей беспечностью, которую смогла изобразить:

— Вам бы прямо тогда следовало отправить меня собирать вещи.

— О нет. Потому что в ту минуту, когда вы начали говорить, я уже знал, что я не смогу отказаться от вас. Я не понимал, как в таком прелестном создании уживается такой изощренный ум. Одно я точно знаю, что, еще не обменявшись с вами и тремя фразами, я понял, что мне грозит страшная опасность: я вот-вот по самые уши, безумно влюблюсь в вас.

Рот Пегги сам собой открылся. Она не сводила глаз с Эдварда, губы влажно блестели, сердце бешено колотилось под тонким шелком ночной сорочки. Девушка понимала, что следовало бы помолчать, но она никогда не умела контролировать свой язык.

— Но это невозможно, — заявила она, выпрямившись в кресле так, что ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от него. — Не может быть, чтобы вы любили меня!

— О, значит, не может быть? — Улыбка у Эдварда получилось кривой. Эта гримаса резко контрастировала со страстно прикрытыми глазами. — Почему же?

Пегги начала на пальцах перечислять свои доводы:

— Вы провели целый месяц в Лондоне…

— Вы же сказали, что не выйдете за меня замуж. Я не мог оставаться здесь, каждый вечер сидеть за обеденным столом на расстоянии вытянутой руки и знать, что не могу опять прикоснуться к вам. Я знал, что мы должны быть вместе, но вы были такой упрямой…

Пегги взорвалась от возмущения, вцепившись что было сил в подлокотники кресла.

— Вы ведь предложили мне замужество только из абсурдного чувства долга!

— Конечно, так и было. Но не подумайте, что я не ощутил облегчения, когда это случилось. Каждый день в Лондоне я молился о том, чтобы вы забеременели, тогда у вас не осталось бы выбора, кроме как выйти за меня. К тому же эта ваша нелепая идея никогда не выходить замуж…