Читать книгу "Ночь с Марией. Рассказы - Олег Михалевич"

Месяца через два или три мы вновь собрались в училище. Славик с отчетом о встрече с Наташей не спешил, но и деться ему от меня тоже некуда.

– Зря это все, – сказал он. – Скучная она. Симпатичная, конечно, девчонка, но скучная. Или чужая. Я ее на вокзале встретил, поздоровались, а о чем говорить, не знали. Ну просто ни одной идеи! Походили по городу. Часа два, может. Посидели в кафе. В основном молчали. Потом она попросила проводить ее обратно на вокзал, как раз обратный поезд был, тут же купила билет и уехала в Москву. Вот и все дела.

И все дела?! После моих полугодовых упражнений в эпистолярном жанре! Черт побери, хотелось крикнуть мне. Как можно было не найти что сказать этой классной девчонке, с которой было так интересно вести заочную и далеко не законченную беседу! Да я бы на твоем месте…

Но я был на своем месте. И у меня к тому моменту была своя девушка. А вот эпистолярный жанр на этом иссяк. И исподтишка вкралась еще одна мысль – вдруг и Наташа просто переписывала своим почерком тексты более даровитой подруги?

Ненавижу писать письма.

Легенда

Дедовщины в нашем мореходном училище никогда не было. Но к старшекурсникам мы, начинающие курсанты, относились с уважением. Еще бы – за их плечами походы на учебном паруснике, мореходная практика на всевозможных морях и океанах, жизнь, полная событий и приключений, которые нам, салагам, еще и не снились.

Правда, чем-то выделялись среди них немногие. Одной из наиболее ярких личностей, по моему твердому убеждению, был курсант третьего года обучения Арзамасов.

Самый популярный образ курсанта больше всего соответствовал представлению о гусарах: чисто выбрит и слегка пьян. Быть чисто выбритыми по причине молодости и ежедневных осмотров труда не составляло. Слегка пьяными бывали, наверное, все, но не часто. Хотя одним это удавалось чаще, чем другим. Арзамасов, несомненно, относился к первой категории. Но в этом отношении конкурентов у него было более, чем достаточно. Единственным и неповторимым он был в одном – Арзамасов писал стихи.

Дар писать стихи, конечно, не самый уникальный, мало кто не подвизался в молодости на этом поприще. Но Арзамасов делал это воистину вдохновенно, рифмы сыпались из него, как из рога изобилия, и окружающие быстро понимали, что рядом с ними непризнанный пока гений, человек будущего, о котором когда-нибудь можно будет с гордостью сказать: а, Арзамасов, как же, прекрасно его знаю, спали на соседних койках в одном кубрике. А сколько мы выпили вместе!

Стихи Арзамасова ходили среди курсантов в рукописных списках, писал он исключительно на животрепещущую морскую тему о женщинах, о плотских утехах, и мне до сих пор помнится оттуда что-то вроде:

Касаться ее так сладкоКровать заменял нам стол.И я поднимал украдкойИзмятый ее подол.

В курсантских кругах женская тема и вообще была горящей. Считалось, что в далекие прежние времена наш спальный корпус занимал институт благородных девиц и это обстоятельство почему-то сильно распаляло воображение скованных суровой морской дисциплиной курсантов. Училище располагалось у парка на бульваре Кронвальда, напротив анатомического корпуса, куда частенько приходили на занятия будущие врачихи. Рядом, на тогдашней Свердлова, а ныне Стрелниеку разместилось женское общежитие текстильного техникума, завести подружку было несложно. В теории. На практике же удавалось это далеко не каждому.

Арзамасов был худым, высоколобым парнем с горящими глазами, и мы искренне верили, что все описанное им в стихах взято из его личного опыта. Тем более что вскоре все подтвердилось достаточно официальными данными.

В высоких кабинетах министерства морского флота было решено внедрить в учебные заведения военные кафедры. Начальника училища, любимого курсантами высокого красавца и капитана дальнего плавания Акита заменили на выходца из партийных кругов низкорослого и одутловатого, с глазами навыкате Клявиньша. Каждый из нас его искренне ненавидел, а он, в свою очередь, в каждом курсантском неуставном деянии усматривал происки американских империалистов. Восемьсот курсантов выстраивали на плацу перед жилым корпусом, Клявиньш прогуливался перед нашими рядами в сопровождении мамаши обесчещенной, с невыполненным обещанием о женитьбе девицы, или с прохожим, под ноги которого упала вылетевшая из училищного окна бомбочка из антверпенского магазина приколов, и громогласно обещал вывести американских приспешников на чистую воду. Мореходные училища получили статус полувоенных, для укрепления дисциплины в штат были введены кадровые офицеры в чине не ниже капитана, началось закручивание гаек. Не только у входа в училище, но и в каждой роте выставлялся круглосуточный пост из дежурного и дневальных, еще один пост находился во дворе, перед учебным корпусом. Офицеры регулярно обходили посты, проверяли бдительность. Муха незамеченной не пролетит!

А вот пролетела!

Пролетела, и не муха, а вполне даже бескрылое существо женского пола, да прямо в учебный корпус, где размещалась военная кафедра и секретная часть.

Не знаю, что было первичным, яйцо или курица, то ли собственные стихи вдохновили на конкретные действа, то ли опыт был не первым, но Арзамасов в точности последовал собственным строкам: выпил с существом две бутылки шампанского, сдвинул столы, задрал подол и в оный момент был застукан дежурным офицером.

До партийной линии на борьбу с пьянством в ту пору было еще далеко, обычно на мужские шалости смотрели сквозь пальцы, но вот проведение постороннего на охраняемый объект… Чаша терпения военизированного начальства переполнилась, и Арзамаса отчислили. В конце шестидесятых годов прошлого века это практически без вариантов означало призыв рядовым на два года в действующую армию, а для бывших мореходов и того хуже – в военно-морской флот сроком на три года.

Мне прожить без женщины неделю, Ну, а ей-то, ей-то как без мужика?..

Не знаю, как сложилась дальнейшая судьба Арзамасова, но в моей памяти он остался. Хотя о поэте с такой фамилией, несмотря на профессиональный интерес, я не слышал. Да мало ли на Руси безвестных, но блестящих стихотворцев!

Уже в конце девяностых ко мне в издательство напрямую, без предварительного звонка заглянул невзрачный худощавый мужичонка с сильно поредевшей шевелюрой. С первого взгляда он походил на типичного, потертого жизнью неудачника-графомана с неувядаемой верой в собственную, недооцененную завистниками гениальность.

– Вот, стихи у меня, – робко сказал он, отводя взгляд, и передавал мне самиздатовскую книжку с рисунком полуобнаженной женщины на обложке. – Может, заинтересует ваше издательство. Книжка наверняка будет очень, очень востребована, надо только набраться смелости.

Графоманов в издательство приходило немало. Как правило, люди это были агрессивные, обиженные на весь мир и заранее настроенные на отказ, на что у каждого была заготовлена донельзя ядовитая сентенция. Я старался с ними не спорить, поэтому дипломатично пообещал посмотреть книжку и перезвонить. Мы попрощались. Уже убирая книгу в ящик, я взглянул на обложку и увидел фамилию автора – Арзамасов. Что-то в моей душе екнуло, и я пожалел на миг, что не остановил автора, не расспросил как следовало бы так запомнившегося человека из моей молодости.