Читать книгу "Карты на стол - Макс Фрай"

Женщина вдруг взяла его под руку – таким привычным дружеским жестом, словно они уже много лет время от времени ходили вместе прогуляться по вечерам. Сказала:

– Ваша правда, июньские ночи у нас удивительно хороши.

Кивнул:

– Вот и Люська говорила, что обязательно надо ехать в июне. Билеты купила заранее – специально, чтобы не передумать, чтобы поехать, раз уж решили, билеты-то вот они, никуда не денешься, и плевать, что настроения нет. А путешествие обычно такое дело – стоит только выйти из дома, потом уже все иначе, все в радость. Поэтому билеты она купила еще в апреле: решено, значит решено. И все равно не… Не поехала со мной. Не смогла.

Сперва сказал, а уже потом понял, что произнес Люськино имя вслух. Наверное, все-таки во сне, на явь эта прогулка в одеяле с полицейскими с каждым шагом похожа все меньше, но какая разница, все равно произнес, факт.

Сдуру решил, что ослеп. Не испугался и даже не удивился, во сне чего только не бывает. Но какое-то время спустя понял, что это не слепота, а слезы. Просто слишком много слез сразу, текут и текут, превращая весь мир в одну огромную кляксу, темную и сияющую одновременно. От этого, кстати, не становится лучше, зря советуют: «Поплачь, полегчает». Но и хуже не становится, льются, и ладно, пусть будут еще и слезы в дополнение к желтому одеялу, бирюзовому небу, оранжевым фонарям, растрепанной спутнице, притворившейся старой подружкой, и седому фокуснику в форме полицейского, который, ловко подхватив под второй локоть, шепчет на ухо:

– Осторожно, здесь ступеньки. Мы, конечно, вас держим, но и сами особо не разгоняйтесь, сюда ставьте ногу, вот так, хорошо. Ничего-ничего, немного осталось, река уже рядом, мы почти пришли.

Услышав его обещание, встрепенулся, подумав: «Там можно будет упасть в траву, лежать лицом вниз, накрывшись с головой одеялом, плакать, не отвлекаясь на ходьбу и разговоры, скорей бы уже, скорей».

И когда седой полицейский отпустил его локоть, пробормотав: «Ну вот», – действительно лег на землю и плакал так долго, что потерял счет времени, что, впрочем, проще простого, когда целый день спишь, просыпаешься, снова засыпаешь и плачешь – тоже во сне.

Но не проснулся, конечно. Совсем нет.

* * *

«Хорошо, что он плачет, – думает Альгирдас. – Вряд ли ему от этого легче, но по крайней мере, теперь точно ничего не испортит. Пока человек плачет, мир в безопасности. Даже такой хрупкий как наш».

«Хорошо, что он плачет, – думает Таня. – Когда человек так плачет, он может ничего не рассказывать. Все равно будет услышан и понят… наверное будет. Очень на это надеюсь. Я бы услышала и поняла».

* * *

Слезы закончились прежде ночи. Когда перевернулся на спину, открыл глаза и посмотрел на своих спутников – не перестали ли сниться, пока я тут рыдал? – было еще темно. Женщина в полицейской форме молча протянула ему уже зажженную сигарету. Ее коллега сидел чуть поодаль, пил что-то из термоса. Ах да, кофе. Он же сам говорил, у него есть кофе и пирожки.

– Вранье, что каждому дается ноша по силам, – сказала женщина. – Это большое счастье, когда по силам. Неслыханная удача. Чаще совсем не так.

Сказал:

– Я ведь правда просто поехал в командировку. Не выдумал повод, не соврал. Мог бы, конечно, отказаться. Но не отказался. Хотел немного отдохнуть от… от них, от себя, от дома. От всего. Откуда мне было знать, что…

Осекся, умолк, потому что не мог заставить себя продолжить: «Откуда мне было знать, что Люська тоже хочет отдохнуть. Так сильно хочет, что выйдет из окна седьмого этажа с младенцем на руках и кошкой под мышкой, дружно, всей семьей, только меня не дождались, теперь придется их догонять».

Сказать вслух все это оказалось не по силам, и никогда не будет по силам, ни наяву, ни во сне, ни после смерти, какой бы там Страшный Суд ни затеяли, с каким бы пристрастием ни допрашивали, а все равно буду молчать, не смогу иначе. Просто не смогу.

Затянувшись густым горьким дымом, сказал:

– Кошка осталась жива. И даже совершенно цела, только в шоке. Говорят, сидела, не двигалась, только таращилась. Ее забрала соседка. Отвезла к ветеринару, на всякий случай, чтобы исключить внутренние повреждения. И оставила себе. Потому что я… я не смог.

– Я бы тоже, наверное, не смогла, – кивнула женщина. И достала из пачки еще одну сигарету. Для себя.

Потом то ли говорил – долго, путано, взахлеб, перескакивая с одного на другое – то ли молчал и снова плакал, иногда во сне хрен поймешь, говоришь ты или просто рыдаешь взахлеб, как безрассудный младенец, не знающий ни прошлого, ни будущего, а только одно бесконечно длящееся сейчас, которое – боль. Даже если сон наяву, все равно хрен поймешь. Но говорил ли, молчал ли, рыдал, совершенно неважно, потому что хорошо, слишком хорошо знал, что говорит, молчит и рыдает о Люське и сыне, которого так и не успел полюбить, только хотел, собирался, примеривался, мечтал о тех временах, когда все наконец получится, но от этого сейчас не легче, а почему-то еще тяжелее, как будто мертвому мальчишке зачем-нибудь может понадобиться любовь, а ее по-прежнему нет.

– У вас нет специального образования, – вдруг подал голос седой полицейский. – Вы просто не могли знать, что все эти внезапные перепады настроения бывают настолько опасны. Плачет без повода, смеется не к месту, швыряет на пол тарелки, не спит среди ночи, не может встать днем, уговаривает никуда не ездить, не ходить на работу, вообще ни ногой из дома, не оставлять ее одну ни за что, никогда, и тут же требует уйти немедленно, вот прямо сейчас, глаза бы не видели, не вздумай возвращаться… эй, куда ты пошел?! Принято считать, что это просто капризы, от женщин, особенно молодых матерей нынче чего-то подобного только и ждут, думают, такова для них норма – довольно глупо, но факт. Конечно, вы поехали в командировку. Любой на вашем месте поехал бы. И ездят, и ничего страшного не случается, да и с чего бы случаться страшному просто так, практически на ровном месте. Нет в этом деле никакой вашей вины. Просто не повезло.

Сказал зачем-то:

– Все равно не могу с этим жить. А вы смогли бы?

– Пока не попробуешь, не узнаешь, – пожал плечами седой. – Впрочем, скорее да, чем нет. Но я вам не указ. И не пример. Хотите кофе?

И протянул свой термос.

Собирался отказаться, но взял и сделал глоток. Хороший там был кофе, горячий, очень крепкий, неожиданно сладкий, как будто Люська делала, только она знала, что без сахара кофе кажется ему невкусным, остальным почему-то стеснялся в этом признаться и даже в кафе не решался добавить его у всех на глазах, хотя кому какое дело до чужих пристрастий, это и сам понимал.

– Если захотите, можете выпить все, – сказал полицейский. И спросил свою напарницу:

– Как там река?

Та встала, подошла к самой воде, присела на корточки, некоторое время возилась, наконец звонко сказала:

– Уже почти. Еще пару минут буквально.