Читать книгу "Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева"

– Что вы, очень нравится! – пылко уверила Алё –на. – Очень, очень! Я просто хотела спросить… Фримус…

О чем бы, ради всего святого, его спросить? Сколько жертв навашем личном счету? Как звали последнего убитого вами человека?

– Фримус… я хотела спросить… вы ездили в Тоннеруа?

– Да, в аптеку, – кивнул он. – Забыл влондонском отеле запас своего лекарства… Вернее, думал, что оно мне больше непонадобится, однако тут возникла одна небольшая проволочка, – он хмуромахнул рукой. – Те таблетки, чтобы были с собой, в несессере, кончились.Благодарение Господу, в аптеке это лекарство нашлось, а то гнать в Париж дляменя было бы проблематично. Таблетки надо принимать каждые два часа… А впрочем,что это я? Последнее дело – говорить в присутствии прекрасной дамы о своиххворях! Это порождает у нее только одно желание – оказаться как можно дальше отбольной развалины!

В доброе старое время Алёна виртуозно умела поддерживатьтакой легкий разговор, плавно переходящий в легкий флирт. Но сейчас у неепросто-таки язык присох к гортани, прежде всего потому, что ей и впрямьхотелось оказаться как можно дальше от милейшего Фримуса, который, к словусказать, совершенно не напоминал развалину. Правда, констатировала Алёна,украдкой на него покосившись, вид у него и впрямь был сейчас не совсемздоровый. Углубились морщины на лбу, излом рта стал еще более страдальческим,глаза ввалились, под ними залегла чернота. Вот такие же черные тени пролегалипод глазами Игоря, когда он приходил к Алёне после ночи игры, проведенной вказино, приходил усталый и злой, или уходил от нее после ночи любви,проведенной в ее постели, усталый и счастливый…

Противный мальчишка, любимый до слез, до дрожи рук, дохолода в кончиках пальцев, никто, кроме тебя, мне не нужен, нет никого насвете, только ты, никакие убийцы международного класса не способны затмитьтебя, пусть они даже носят мокасины на босу ногу или задирают серые пуловеры,ездят на черных «Поршах» или на белых верблюдах!..

В конце концов, Алёну в автомобилях, как уже было сказано,укачивает, ездить на верблюдах вообще могут только мазохисты, ну а приучитьИгоря ходить без носков или демонстрировать загорелый живот – это не самаятрудная задача. И какая приятная!..

Как всегда, лишь задумавшись о предмете своих вздохов, Алёнасовершенно отрывалась от реальности. Вот и теперь она напрочь забыла о том, гденаходится, в обществе кого… даже об элементарной вежливости забыла. Фримусподал ей реплику, требующую реплики ответной, а она тупо молчит, словносоглашаясь с тем, что он – больная развалина, от которой… и так далее.

– Извините, я… я не поняла, что вы сказали, –пролепетала она, сделав невинные, большие, исключительно голубые глаза. –Мой французский, к сожалению… Может быть, вы повторите?

– Да я уж и забыл, о чем говорил, – усмехнулсяФримус. – Мы приехали. Счастлив быть вам полезным, мадам! Когда, говорите,вы возвращаетесь в Париж?

– Завтра, – пробормотала Алёна, только сейчасобнаружившая, что и впрямь они приехали, элегантный «Порш» стоит около крыльцаоблезло-голубого дома, покрашенного в этот жуткий колер, как известно, в честьокончания Первой мировой войны…

– Ну, если так, то мы с вами вряд ли уже повидаемся вэтой жизни, – сказал Фримус. – Прощайте, прекрасная дама! Уверяю вас,что вы останетесь для меня самым сильным воспоминанием этого лета… последнеголета, как писал мой любимый Жапризо!

Тут глаза его затуманились, и Алёна неловко сползла сослишком низкого сиденья «Порша».

– До свидания, Фримус.

Жапризо твой любимый писатель? Какое совпадение, ну надо же!

Алёна прикрыла дверцу, стараясь сильно не хлопнуть ею –владельцы дорогих машин (а «Порш» стоит чуть ли не сотню тысяч евро, может, ибольше!) от этого могут скончаться от сердечного спазма.

О господи, не к ночи будь помянут тот самый спазм!

Автомобиль тихонько заурчал, тронулся с места, мягко свернулза угол.

Алёна озадаченно смотрела вслед. Она-то думала, Фримуспоедет к дому Жильбера и Жаклин, а он двинулся совершенно в другом направлении.

Мотор затих. Ага, «Порш» остановился. Но там, в проулке,ведущем к старой церкви с часами, которые в семь часов тупо и упрямо отбиваютдевять ударов, только два дома: какой-то заброшенный, стоящий с затвореннымиставнями, запертыми дверьми, и сгоревшие развалины.

В развалинах некогда обитала русская эмигрантка, как ее там,мадам Гренгуар, что ли, ну а второй дом – это, наверное, и есть родовое гнездоФримуса, Дени Морта.

Как странно, ну до чего же странно… Они же с Фримусом,оказывается, соседи! Если пересечь заросший мирабелью сад Брюнов, очутишься какраз перед его садом, окруженным низкой каменной оградой, взобраться на которую– делать нечего, особенно такой спортивной особе, любительнице шейпинга,утреннего бега и случайных приключений, как писательница Алёна Дмитриева!..

Но это не более чем чисто теоретический пассаж. Завтра,воскресным утром, в половине восьмого утра, они уедут из Мулена, чтобы успетьпрорваться в Париж до того, как дороги будут закупорены автомобильнымипробками.

Так что дискуссию на тему «удар иль поцелуй» можно считатьзаконченной.

Не сбылось, называется!

Ну и в пень, как говорил один старинный знакомый.

И даже пень в апрельский день…

Франция, Париж, 80-е годы минувшего столетия

Из записок Викки Ламартин-Гренгуар

Не помню, как я вернулась к автомобилю, как села в него. Взеркальце заднего вида то и дело мелькали глаза водителя, с испугомпоглядывавшие на меня. Он уже не единожды спросил:

– Куда прикажете ехать, мадам?

Однако я молчала, и бедняга Эжен, на свой страх и риск,повел машину к дому.

Быстрая езда и свежий воздух, врывавшийся в опущенное окно,немного привели меня в чувство, однако я по-прежнему не знала, что делать, какбыть. Приехать сейчас к Роберу и сказать, что я все знаю? И… что потом? Если онскрывает от меня свою болезнь, может быть, надеется на выздоровление? Можетбыть, дела не так плохи? А я своими расспросами только разволную его. Как бы ненатворить бед…

Я уговаривала себя, что не надо беспокоить мужа: мол, онзнает, что делает… На самом деле мне было страшно, очень страшно. Я хотела, какстраус, который прячет голову в песок и думает, что его никто не видит,спрятаться за молчанием от очевидности, от ужасной реальности. Но знала: еслисейчас увижу Робера, от вопросов не удержусь!