Читать книгу "Пламенеющий воздух - Борис Евсеев"

Кончалась басня так:

Но басенных — не избежать плетей:

Та без руки. Пердун же — без м…дей!

Савва, хохоча, читал басню мне, хотел прочесть и Ниточке. Я его удержал. Но Савва все равно повеселился всласть, через каждые полминуты вскрикивая:

— Ну сине-пипочный! Ну отродье кобылятьевское! На кого пасть разинул… Но мы своих в обиду не даем. Мы своих…

Тут Савва врал. Эдмундыча-то он рассчитал! Было так.

Эдмундыч на Савву все-таки стукнул. Насчет Республики Парагвай в России. Ему не поверили. Или не захотели поверить. Савва узнал («Делегатура жонду» и «Сюрте женераль»). Позвал Эдмундыча. Выложил пакетик денег. Весело глядя на старика, сказал:

— Было бы тебе через трактир «Стукачевский» доносить. Может, они подмогнули б. А так… Обделался ты, Эдмундыч, обделался, старикашечка!..

В Романове меж тем наступила золотая пора.

Пора всего романовского.

Разочаровавшись в эфире и эфирном ветре как желательном в городском хозяйстве подспорье, направив в Академию наук письмо с подписями 11 000 жителей с требованием полного запрещения такого ветра в Романове и мало-помалу теряя надежду стать первой леди Варяжской Руси, мадам Бузлова решила все в России сделать романовским.

Была все-таки отправлена телеграмма Никите Михалкову. И, по слухам, Никита Сергеевич стал в Романов не спеша собираться.

Не кино снимать! Получать почетную приставку: Романовский. Но тут даже не в Михалкове было дело. А в том, что кроме романовской овцы, романовской булки и лодки-романовки, с подачи мадам Бузловой называть романовским стали все!

Романовский ледокол и Северный романовский морской путь. Романовский сахар и романовский торф, романовский мотор и романовский рынок, романовский джип и романовский маринованный баклажан, романовские кенгуру и романовские летучие мыши…

Савва Лукич за последние два дня еще сильней разбогател.

Он решил заказать для Ниточки золотую, покрытую телесной тканью руку в Израиле.

— И ни отличит никто, уж вы мне поверьте, Нина Иванна!

Но мы с Ниточкой дружно отказались. Лукич никак не мог понять почему. Мы не объясняли, только посмеивались и переглядывались. Тут Лукич уронил слезу и пошел умываться.

По дороге он совершил покупку (мы с Ниточкой это хорошо слышали) одной иностранной газеты.

— Это газета «Пидерасьон»? — спрашивал Савва, включив громкую связь.

— Не-а.

— А какая?

— А хрен его знает!

— А почему по-русски говорите?

— Так купили нас уже…

— Передайте тому, кто купил, что я вас вместе с ним покупаю! И название гадкое смените мне быстро!

— Уи, месье, уи!.. «Нон-пидерасьон» — вас устроит?

— Тут еще надо думать, — буркнул Савва. — Мне бы чего-нибудь эфирненького…

Савва уехал по делам, а к нам неожиданно влезла без мыла добрая Леля.

Леля несколько дней подряд пыталась убедить Савву, в том, что она моя мать. Даже прибавила себе двадцать лет. Но Куроцап Лелю раскусил быстро…

Войдя, она стала распекать меня за научную нерадивость и пристально вглядывалась в Ниточку.

— А ты, мать, похорошела, — с раздражением сказала Леля. — С чего бы это?

— Да все с того же, — ответила Ниточка и, напирая великолепной и при этом едва прикрытой грудью на Лелю, выставила ее вон.

«Парк советского периода» так и оставался пока в Романове. Москва не выделяла территорию для его размещения. Несмотря на то, что русский пернач обещал отвалить за такое выделение три миллиарда долларов.

И! Состоялись, наконец, похороны Ромы Петрова.

Первый эфирный человек

Пенкрат с Лизкой, до последнего вставлявшие Трифону палки в колеса, уехали в Западную Белоруссию. А до этого бродили по ночам сперва у больницы, где лечился от инфекции Трифон, а потом подстерегали ученого возле его дома, чтобы свести счеты. Как-то раз, выходя от Трифона, увидел их и я: сдвоенная криво-горбатая тень была отвратительна! Лизка, на подгибающихся ногах, замотанная по самые глаза в цветную шаль, и Пенкрат в капюшоне, с омерзительно раздувшимся животом, истощенным лицом и слюнями на губах — напомнили двух бешеных, изломанных болезнью, но время от времени еще порыкивающих собак.

Перед отъездом Пенкрат написал в «Твиттере», что эфирный ветер — вздор, анекдот и пошлость. «Не эфир надо искать, — добавлял он, — а прекращать научные безумства. „Ромэфир“ — сдох! Миф об эфире — тоже». Так будет начинаться моя научная работа, которую я назову: «И снова против пятой сущности и призрачных основ мироздания».

Правда, Пенкрашкин крик разума кто-то быстро с экранов удалил, поместив собственный торжествующий возглас: «Недолго в „Твиттере“ Пенкрашка колупался!»

Только я-то Пенкрашку понял отлично. Понял: он попросту повторяла! Рупор чужих мыслей! Ну не хотят общественные, политические, научные и другие инерционные круги — и у нас, и за бугром — ничего об эфирном ветре знать! Продолжают считать его одни — ненужным соблазном, другие — тупиковой ветвью науки, третьи — существенной помехой в полит-экономическом объегоривании народа!..

Пенкрат, прихватив с собой Лизку, отбыл, и о соблазне свернуть ему шею я стал постепенно забывать.

Не стану вспоминать и Селимчика. Просто потому, что сказать о нем нечего: растворился Селим Симсимыч то ли в тюремных коридорах, то ли в едких кислотах нашего времени!

Но вот про что нужно сказать, так это про погребение Ромы беленького. Погребение, состоявшееся третьего дня, потрясло всех простотой и величием.

Выдалось небывало солнечное для последних дней октября утро. Снег лежал тонко, и грязи никакой не было.

Сразу после отпевания в церкви, уже прямо перед отъездом на кладбище, у ритуального автобуса появился Трифон.

Никому ничего не говоря, он протиснул в битком набитый автобус какой-то предмет, замотанный полотенцами и по форме напоминающий совковую лопату, потом протиснулся сам.

На кладбище после погребения (гроб оказался слишком легким, и это вызвало определенное смущение: может, там никого и нет? — правда, диакон Василиск заверил, что есть, просто Рома сильно истощен был), так вот: невдалеке от простого, крепкого, широкого и какого-то очень спокойного деревянного креста Трифон лопату совковую от полотенец и освободил. Лопата оказалась табличкой, прибитой к палке. На табличке значилось:

Рома Петров (1998–2012)

Первый эфирный человек

нового времени

Кое-кто из присутствующих хотел табличку отобрать и выкинуть на мусорную кладбищенскую горку. Но Трифон стоял возле нее, как богатырь на часах, и ревнители благочестия махнули на табличку рукой.