Читать книгу "Революция - Дженнифер Доннелли"

Бьют часы. Потолок кружится все быстрее. Амадей склоняется надо мной, что-то говорит, зовет, кричит, но все это как будто в другой жизни. Его лицо расплывается и тает.

— Помогите, — шепчу я. — Помогите… пожалуйста.

А потом наступает тьма.

69

Раздается музыка. Кто-то играет на гитаре, прорабатывает одну и ту же музыкальную фразу, снова и снова. У него не получается. Должно выйти изящно — но никак. Я гадаю, кто это может быть. Джи? Лили? Не знала, что они умеют играть.

У меня все чешется. Подбородок, шея, уши. Будто покусали комары, но в декабре их не бывает. И еще почему-то ноет все тело.

Открыв глаза, я издаю стон, потому что голова раскалывается от света. Снова зажмуриваюсь. Что вчера было? Я помню, как пришла к Эйфелевой башне, и помню зачем. Дальше появился Виржиль с друзьями. Мы пошли на Пляж. Нагрянула полиция. И все. Непонятно, в какой момент я отрубилась и как оказалась дома. Зато я помню странный сон, где была толпа народа в исторических костюмах, катакомбы с трупами и ужин в обществе Амадея Малербо.

Я поворачиваюсь набок, осторожно открываю глаза и вскрикиваю. Рядом со мной кто-то лежит. Кто-то ужасно волосатый.

— Чувак, проснись, — говорю я, толкая его в бок.

Он поворачивается. У него карие глаза и длинная морда. Пока я обалдело смотрю на него, он высовывает язык и облизывает мое лицо.

— Фу! — кричу я, подскакивая. Это собака. Здоровенный смердящий пес. Вот почему я вся чешусь! Я брезгливо отодвигаюсь подальше.

— Не бойтесь, Гюго не кусается, — говорит голос, из-за которого я чуть не подскакиваю второй раз. — Я Амадей. Амадей Малербо, помните меня?

Я смотрю на него. У меня холодеет кровь.

— Нет, — шепчу я. — Не помню.

На самом деле я все помню. Но лучше бы у меня отшибло память. Я так надеялась, что мне все приснилось, ведь снам не обязательно верить. Если, конечно, у тебя все дома. Так что я уговариваю себя, как и вчера вечером, что все это какой-то киношный проект и передо мной актер, играющий Амадея Малербо.

Он сидит за длинным деревянным столом. Кругом раскиданы ноты. Некоторые валяются на полу. Я смотрю, как он играет, прерывается что-то записать и снова играет. Чертыхается. Вычеркивает. Думает.

Какая-то мысль не дает мне покоя со вчерашнего вечера. Я силюсь вспомнить, что было перед тем, как я отключилась.

— Слушай, колись, ты что-то подмешал мне в вино?

— Разумеется, нет. Зачем бы?

— Чтобы притащить меня сюда, в свою постель.

Амадей хмыкает.

— Месье превратно толкует мои добрые намерения.

Прошлой ночью он тоже называл меня «месье».

— Вообще-то я не месье, а мадемуазель.

Он удивленно моргает.

— Однако ваша одежда… Женщины не носят панталон!

— Ой, ну перестань, а? — я начинаю злиться. — Достала эта ваша историческая достоверность.

Вылезаю из постели, надеваю сапоги. Для начала надо разобраться, где я нахожусь. Понятно, что не у Джи, а жаль. Но хоть какая-то конкретика.

Мне хочется принять душ и отмыться от блох, запаха псины и воспоминаний вчерашнего вечера. Смотрю на свои часы — 00:03. Примерно в это время полиция засекла тусовку на Пляже. Видимо, тогда они и остановились. Я нечаянно стукнула их, когда падала в туннеле. Надеюсь, отец не заходил в мою комнату проверить, вернулась ли я вчера домой. Потому что если заходил — мне конец.

— Где мы? Какое тут ближайшее метро?

— Метро? О чем вы говорите? — не понимает Амадей.

Как надоел, а! Он сам еще не задолбался играть? Я подхожу к окну и отодвигаю тяжелую пыльную штору. Снаружи определенно Париж. Ну, хоть это радует. Но потом я вижу то же, что и вчера, — лошадей и повозки. Никаких машин. Никаких автобусов. Женщины в старинных платьях. Мужчины продают дрова и молоко в ведрах. Это все часть кинопроекта, твержу я себе и озираюсь в поисках Эйфелевой башни, но ее нигде не видно. Как и других высоких зданий. Я снова задергиваю штору. За столом Амадей продолжает мучить одну и ту же фразу. У меня от этих звуков раскалывается голова.

— Не тот аккорд! Возьми соль минор.

— Минор, говорите?

— Да, минор.

— Неожиданный ход, — бормочет он, пробуя новый аккорд.

— Есть еще кофе? — спрашиваю я.

— Есть, — отвечает он, но не сдвигается с места.

Я решаю сама найти кофеварку, холодильник и раковину, но ничего этого нет. Комната большая, но в ней только камин, немного мебели — и все. Я открываю дверцу буфета и обнаруживаю кувшин красного вина, ломоть твердого сыра и мокрую кофейную гущу в миске. Этот парень определенно не фанат порядка. Я беру миску и ищу глазами мусорку.

— Что вы делаете? — удивляется Амадей.

— Хочу выбросить гущу. Где у тебя кофе лежит?

— Вы с ума сошли? Это и есть кофе! Поставьте на место!

— Так его уже заваривали.

— Всего дважды! В нем еще остался аромат. Нам повезло, что есть хотя бы такой. Кофе и сахар почти не поступают с плантаций. А что доходит до Парижа, стоит возмутительно дорого. Будто вы сами не знаете… — Тут он вдруг оживляется. — Возможно, у вас есть какие-то связи с поставщиками? Откуда вы сами берете сахар и кофе? Я бы дорого за них заплатил. Я не могу сочинять музыку без кофе. Признаться, я без него Даже думать толком не могу.

— Ладно, сейчас пойду и добуду, — говорю я, мечтая о двойном эспрессо. Для себя, конечно. Потому что с этим клоуном я не хочу больше иметь дела.

— Прямо сейчас? При свете дня? Вы в своем ли уме? Известно, какая участь ждет спекулянтов и поку пателей черного рынка! Если поймают, вам конец.

Я смотрю на него с укоризной.

— Не смешно, правда. Причем давно уже не смешно.

— Что не смешно?

Опять этот взгляд, полный непонимания.

— Да весь ваш закос под старину! Думаешь, я не въехала, что это съемочная площадка? А ты актер. Ну да, какое-то время было прикольно, но всему же есть предел. Стоп, снято! Где у тебя ванная?

С прежним недоумением на лице он указывает на жестяную посудину в углу и осторожно спрашивает:

— Вы же не собираетесь всерьез принимать ванну? У меня не хватит дров нагреть столько воды.

Я закатываю глаза. Еще немного — и я взорвусь.

— Ну хотя бы туалет в вашей чертовой реконструкции предусмотрен?

Он подходит к столу и достает из-под него ночной горшок.

И тут я взрываюсь. Хватаю горшок из его рук и швыряю об пол. Он разлетается на куски.

— Прекрати! Прекрати сейчас же! — кричу я.