Читать книгу "Наемник - Михаил Ахманов"

* * *

Остров Иннисфри, открытый в семнадцатом веке испанцами и названный ими Мадре-де-Дьос, таял в морской дымке, сливался с горизонтом, уходил из сердца и из памяти. Тысяча миль к западу от побережья Перу, две с половиной – к востоку от Маркизского архипелага, семьсот-восемьсот – к югу от Галапагосских островов… Призрак, а не земля… Особенно в те мгновенья, когда несешься над океанским простором, почти забыв, что где-то есть материки, другие острова, прочная твердь горных хребтов, рассыпчатый песок пустынь, леса и степи, города и веси…

Куда же мы полетим?.. – спросил себя Каргин. И ответил: лучше бы в наши края, в любое место от Кавказских гор до северных морей, от Сахалина до Карпат. Ну, раз держава сократилась, не до Карпат, а хоть до Ростовской области. Либо, к примеру, до Смоленской… Места много, хватит для посадки, а вот в один прием не доберешься. Даже на этом помеле и с полными баками… А баки – тут он покосился на указатель расхода топлива – наполовину пусты. Значит, прощайте Сахалин, Кавказ и даже Маркизский архипелаг, и остаются у нас Галапагосы либо Перу. В Перу, пожалуй, делать нечего, а вот Галапагосы подойдут. Скалы да черепахи, край земли, тихая юдоль… Чья она? Вроде бы эквадорская…

Каргин полез в бумажник, вытащил паспорт, полюбовался на десяток виз, а особенно – на эквадорскую, с орлом над огнедышащей горой. Спрятал документы, переключился на автопилот, пошарил под сиденьем, нашел НЗ, поел. Потом опять задумался о маршруте. Галапагосы, конечно, место тихое, как раз для подозрительных иностранцев, но до Москвы с Галапагосов не долететь. А вот в Панаму – можно. В Панаму, Эквадор или Колумбию, а там – на Кубу… Не любят нас нынче на Кубе, но ничего – можно сказать, в гости приехал к знакомцу давнему, дону Куэвасу, и его прелестной дочке. Хороший мужик Куэвас! Отчего бы с ним не повидаться? Вспомнит, примет, обласкает и посадит в самолет, и через десять часов – Москва! Жаль, мачете отобрали, был бы ему подарок…

Тут он хлопнул себя по лбу, потянулся к рации, включил, вызвал Кальяо, потребовал, чтоб соединили с Фриско, дал заветный номер. Срочное сообщение от мистера Мэлори, вице-президента ХАК, его помощнице мисс Кэтрин Финли… Срочное и секретное, закрытый канал будьте любезны… фирма оплатит по двойному тарифу…

Далекий голос Кэти:

– Керк?

– Я. Скажи, моя прекрасная принцесса, ты бывала на Галапагосских островах?

Ошеломленное молчание. Потом:

– Керк, милый, что мне там делать?

– Одной – ничего, а вместе мы что-нибудь придумаем. На черепах посмотрим – знаешь, какие там черепахи? Каждая – с танк! Еще купаться можно… А если не понравится, махнем оттуда в Эквадор, на Кубу и в Москву. Через Париж. Ты ведь хотела побывать в Париже?

Голос Кэти стал тревожным.

– Кэрк, где ты? Что ты натворил?

– Лечу над Тихим океаном. – Он посмотрел на небо и море и добавил: – Красота! Снизу синее, сверху голубое, и ни клочка земли не видно. Самая ближайшая земля – Галапагосы, но до них мне лететь и лететь. Думаю, не промахнусь.

– Что ты натворил? – снова спросила она. – Ты вернулся на виллу? Поговорил с Мэлори и со своим…

– …дедом, – закончил Каргин. – Ну как же без этого! Встретились, поговорили, вспомнили о днях былых и разошлись. Вернее, разлетелись.

– Вот что, солдат, или ты мне объяснишь, в чем дело, или я до тебя доберусь и…

Наслаждаясь звуком ее голоса, Каргин улыбался и думал: хорошая будет жена, упрямая, настырная. И то сказать: немалый опыт работы с персоналом! С такой не заскучаешь… Не зря, выходит, съездил в западное полушарие – деда и жену нашел… Ну, бог с ним, с дедом, главное – жена… И что теперь? Что там советовал мудрый Куэвас? Детей родить… Ну, с этим не задержимся! Еще бы с местом определиться…

– Ласточка, я тебя жду, – сказал он и услышал, как Кэти вдруг запнулась, вздохнула и промолвила:

– Галапагосы, значит? Всегда мечтала там побывать, на черепах полюбоваться… Только скажи, это по какую сторону экватора?

– На самом экваторе, солнышко, – уточнил Каргин и щелкнул тумблером рации. Потом откинулся в удобном пилотском кресле, пробормотал: – Не везет мне в смерти, повезет в любви… а ведь и правда повезет… – и закрыл глаза.

И снились ему на этот раз не афганские горы, не равнины Ирака, не ангольские джунгли, не остров Иннисфри и даже не Париж, а иные края, то снежные, то залитые солнцем, то сумрачные под дождевыми облаками, но в каждом обличье своем прекрасные. Снились лица друзей, живых и погибших, снилась Кэти, калифорнийская принцесса, снились отец и мать и дон Куэвас, тоже чем-то походивший на отца; они кивали Каргину и что-то шептали – что именно, расслышать он не мог, но понимал, что его поддерживают и одобряют. Потом чей-то голос внятно промолвил: там, где ты вырос, твое место. Не нашел – ищи! Но помни: в родных краях и вороний грай слаще пения соловья.

Он проснулся и взглянул на солнце. Огненный диск уже висел на западе, и от него тянулась по морю сверкающая дорожка – будто пояс из серебра, охвативший весь обитаемый мир. Пройди по ней, и придешь в сказочное царство-государство, где нет ни убийств, ни насилия, ни лжи, где все люди – братья, где реки текут молоком и медом, а на зеленых холмах сверкают хрустальные замки… Мечта! Но думать о ней было приятно.

Каргин улыбнулся.

Ровно гудели моторы, и ветер был попутный.

Эпилог

Иннисфри, аэродром и воздушное пространство

вблизи острова; 24 июля, ближе к вечеру

Три машины неторопливо двигались по дороге к взлетному полю: черный закрытый «кадиллак» с серебряными полосками на дверцах и пара джипов, в которых сидели десять оборванных грязных солдат. «Кадиллак» возглавлял колонну. Солнце играло на гладком полированном корпусе, отсвечивало в лобовом стекле, но сквозь его тонированную поверхность ни пассажиры, ни водитель не были видны. Дорога, которую виток за витком одолевала эта процессия, казалась пустынной, только у моста через реку маячил сержант в зеленом берете и камуфляже. Когда машины проехали мимо, он отступил на обочину и произнес несколько слов в висевший на шее микрофон.

В том же порядке – «кадиллак», за ним два джипа – машины приблизились к павильону у взлетного поля, миновали его и замерли у распахнутого люка самолета. Ближайшего из двух; люки второго «оспрея» были задраены, и выглядел он словно мертвый кит, брошенный волнами на бетонный берег. Аэродром, как и дорога, был безлюден, лишь у строений в дальнем конце виднелись фигурки парашютистов.

Солдаты полезли из машин. Трое окружили «кадиллак», остальные ринулись к свисавшему из люка трапу; глухо простучали башмаки, лязгнуло оружие, послышался резкий окрик – пилотам велели убраться в кабину. Дверца «кадиллака» открылась, вылез еще один солдат с короткоствольным автоматом, а после него – офицер, такой же оборванный и грязный, как и остальное воинство. Он огляделся, довольно кивнул головой и вытащил с заднего сиденья «кадиллака» увесистую сумку. Потом что-то сказал оставшимся в машине и ровным шагом направился к трапу. Четверо солдат потянулись за ним. Трап подняли, люк захлопнулся, турбины «оспрея» рявкнули, и самолет, набирая скорость, покатился по взлетно-посадочной полосе.