Читать книгу "Чуть свет, с собакою вдвоем - Кейт Аткинсон"

Гарри Рейнольдс вернулся с пакетом одежды.

— Тут какие-то шмотки Эшли и моей жены. Она была крупная женщина, вам должно подойти. Давно пора было убрать, отдать в благотворительные лавки, что ли. Сьюзен вечно меня пилит. Не любит натыкаться на мамины вещи. — Он поник — внезапно обернулся старым вдовцом. Заметил отпечаток грязного лица Кортни на двери, рассеянно достал носовой платок, стер пятно. — Держите. — Он сунул руку в пакет и достал пару мобильных телефонов. — Один раз позвонили — и выбрасывайте. Они предоплаченные.

— Ну еще бы! — сказала Трейси. Престарелый пенсионер, у которого шкаф набит одноразовыми телефонами — чему уж тут удивляться?

Позвонили в дверь, и Гарри Рейнольдс побежал открывать.

— Бретт и Эшли, значит, — сказала Трейси, глянув на Кортни и подняв бровь.

Кортни тоже подняла бровь — весьма загадочный ответ.

Внуки Гарри Рейнольдса ворвались в дом и затормозили на полном ходу, узрев Кортни — грязного кукушонка, что узурпировал их место в гнезде. Оба в гражданском: Бретт — в футболке «Лидс Юнайтед», Эшли — в джинсах и розовой велюровой фуфайке «Классный мюзикл»[187]. Кортни раскрыв рот взирала на это недосягаемое видение малолетнего шика.

Вслед за ними влетела их мать:

— А это еще что?

— Ничего, Сьюзен, — сказал Гарри Рейнольдс — примирительно, слегка испуганно. — Старая подруга проезжала мимо. Заглянула на огонек.

Интересно, знает ли дочь Гарри Рейнольдса, каковы у ее отца «старые друзья»? Или думает, что все это — ростбиф, плата за школу, карпы — награда за честную жизнь и тяжелый труд?

— Не беспокойтесь, мы уже уходим, — сказала Трейси.

— Ну, пройдемте, — сказал Гарри, точно патрульный при исполнении.

Снаружи Брайан Джексон курил, привалившись к капоту «авенсиса». Молча поприветствовал их, взмахнув сигаретой.

— А это кто? — шепнул Гарри Рейнольдс.

— Да никто, — сказала Трейси.

— Ну, хорошей вам жизни, суперинтендент, — сказал Гарри Рейнольдс.

— Я уж постараюсь.

21 марта 1975 года

Двухлетка! Обворожительная малютка, в пижамке, крепко спит в старом грязном одеяле. Что случилось — несчастье? Рэй Стрикленд бледен как мел, будто увидел страшное.

— Входите, холодно же, — сказал Иэн.

Он провел Рэя в гостиную, усадил, налил громадный стакан виски. У Рэя так тряслись руки, что не удавалось поднести стакан к губам.

— Что случилось, Стрикленд? — спросил Иэн.

Он стоял на коленях, проверял, цела ли девочка, не поранилась ли. Китти гордилась — ее муж профессионал.

— Кто это, Рэй? — спросил Иэн, но Рэй лишь затряс головой.

— С ней все нормально? — спросил он, и Иэн кивнул:

— Похоже на то.

Китти забрала девочку у Рэя, завернула в чистое одеяло.

— Ну вот, — сказала она, — тепло, светло, и мухи не кусают.

Девочка не шевельнулась. Вес ребенка, его тяжесть — как это прекрасно. Вот бы она принадлежала Китти, вот бы обнимать ее каждый день. Китти Уинфилд смахнула прядь волос с лица спящей дочери.

— Возьмете ее? — спросил Рэй.

— Возьмете? — повторила Китти. — На ночь?

— Насовсем.

— Мне? Насовсем? Навсегда? — спросила Китти.

— Нам, — сказал Иэн.

Через пару недель за красивым домашним ужином при свечах Иэн налил ей вина и сказал:

— Мне предложили работу в Новой Зеландии, и я решил, что разумно согласиться.

— Ох господи, ну конечно, милый, — сказала Китги. — Замечательно. Все бросить, начать заново, там нас никто не знает. Какой ты умница.

* * *

Чума их разрази, как воют![188]В голове ревут бурные воды. Тилли выбежала из коттеджа «Синий колокольчик», села в машину и умчалась; в ушах звенели оскорбления Саскии. Хотелось домой. Домой надо поездом, поезда — на вокзале, вокзал — в Лидсе. В Лидсе с Тилли приключилось что-то ужасное, но ни за какие блага в мире она не вспомнит, что это было. Ребенок. Ребенок, бедная, бедная крохотуля. Черный малыш в снегу. Ее маленький черный младенец.

Она поцеловала своего нигерийского красавца на станции «Лестер-сквер», и он сказал:

— Хочешь, я сегодня зайду, можем в кино сходить, поужинать?

— Это будет замечательно, — сказала Тилли.

— Я зайду, — сказал он. — Часов в семь.

Весь день она думала о нем, размышляла, что надеть, как уложить волосы. На репетиции от нее не было проку, но какая разница — у нее екало сердце. Вернулась домой к шести, впопыхах собралась и встала у окна, глядя на улицу, высматривая, когда мелькнет ее новый красавец-мужчина.

Так и стояла — и в восемь, и в девять. В десять поняла, что он не придет. Поняла, что он не придет никогда.

Лишь потом она узнала, что он заблудился. Не записал адрес, думал, легко найдет дорогу, но, очутившись в Сохо, перепутал улицы. Бродил туда-сюда, обходил дома, искал что-нибудь знакомое, напоминание о том, где он был накануне. Даже в двери звонил, но я у него кожа неправильного цвета, и ему давали от ворот поворот — кроме тех дам, у которых карточки с именами над звонком. Около полуночи он сдался и пошел домой.

Назавтра он снова отправился на поиски. Обошел театры, расспрашивал, и в одном театре кто-то отправил его к Фиби — та как раз готовилась к дневному спектаклю «Пигмалион». Фиби он вспомнил — видел на приеме в посольстве. Она сказала, что да, знает Тилли, собственно говоря, Тилли — ее лучшая подруга, рассказала ей об их «приключеньице» и:

— Боюсь, у меня дурные вести, — сказала Фиби, искренне прижимая ладонь к сердцу — там, где было бы сердце, если б оно у Фиби имелось. В отрезвляющем свете дня, сказала Фиби, Тилли поняла, что больше не хочет его видеть. Это была ошибка, ее занесло. — Понимаете меня? — спросила Фиби; он понимал. — Мне так жаль, — сказала Фиби. — Уже звонок, мне пора.

— Я это сделала ради тебя, — сказала Фиби, сидя у ее койки в больнице. — Ты иногда ужасно глупишь. — Мозги у Тилли были да сплыли. — Все равно это закончилось бы катастрофой.

Это и закончилось катастрофой.

Окрепнув, Тилли пошла в нигерийское посольство — нужно перед ним извиниться, объяснить, какая у нее коварная подруга. Ну и что сказать дежурному в приемной? «У вас тут работает Джон?» Дежурный поглядел на нее почти презрительно, примерно как медсестры в больнице, и ответил: