Читать книгу "Финита ля комедиа - Ирина Мельникова"

— Я все понимаю, — сказал тихо Желтовский, — он хотел расправиться с Ушаковой, но при чем здесь дети, прислуга?

— А этим он отомстил уже Ушакову. Тот вытолкал его как-то взашей, после того, как Анна Владимировна не признала в Ольге талант. Гузеев напился в стельку и принялся ломиться в парадную дверь. Богдан Арефьевич не стал звать дворника или околоточного, а самолично отвесил ему пару оплеух, чем подписал смертный приговор своей семьей. И ведь как умел ударить, мерзавец, по самому больному, по самому дорогому!

— В нем умер великий режиссер, — вздохнул Турумин. — Но это водка, несомненно, породила в нем дикие инстинкты…

— Причина, прежде всего, даже не в водке, а в непомерных амбициях, в угоду которым пролито море крови! — произнес сквозь зубы Булавин. — Надеюсь, ему не будет снисхождения?

— По Военно-полевому уложению однозначно — петля, если судьи не найдут смягчающих обстоятельств, но какие могут быть смягчающие обстоятельства для убийцы, который размозжил голову поленом четырехлетнему мальчику? — пояснил Тартищев.

— Я вчера видел, как он топил собачонку, — подал голос Иван. — Не ушел, пока не убедился, что та уже не всплывет! Я еще тогда понял, что он зверюга, каких поискать! Меня в пот бросило, а он постоял как ни в чем не бывало и отправился домой. А собаченыш прямо-таки замечательный был.

— А со стороны посмотришь: незаметный, робкий человечишка. — Турумин покачал головой. — Но суфлер был великолепный! По высшей ставке суфлер!

И дочь у него неплохая! Чего человеку надо было? — И, спохватившись, заторопил Веронику:

— Давай, давай, голуба! Скорее на сцену!

— Так все-таки Вероника, а не ваша дочь? — удивился Желтовский.

— Вы же умный человек, Максим, а, выходит, тоже поверили в подобную ахинею? — улыбнулся Тартищев. — Но, признаюсь, я был поражен тем, как Лиза сыграла свою роль. Особенно ссору с Туруминым. Я уж подумал, не отдать ли ее в актрисы? — и покосился почему-то на Алексея.

— Ваша дочь — замечательная девушка! — отозвался Булавин. — Но я, Федор Михайлович, крайне признателен вам, что заставили меня посмотреть на Веронику другими глазами. Поначалу я просто хотел выполнить ваше задание и побеседовать с ней. Мы провели в разговорах всю ночь. Вспоминали Полину Аркадьевну. Поплакали даже. Действительно, у девочки удивительный по силе талант! Не боюсь предположить, что со временем она заткнет за пояс свою учительницу. Но такова участь любого таланта. Всегда найдется еще больший талант, который когда-нибудь затмит прежние достижения. Это один из главнейших законов развития общества, иначе оно давно бы застоялось и загнило, как болото. — Булавин пожал руку Тартищеву. — Большое вам спасибо за все! За Полину, за Веронику, за то, что состоится премьерный спектакль! Конечно же, я не оставлю теперь Веронику. Она наконец-то согласилась принять мою помощь. Летом я свожу ее в Москву, покажу своим друзьям в Театральной школе… — Он прислушался к сильному женскому голосу, доносившемуся со сцены. — Вы только посмотрите, мы ее привезли в театр ночью, почти до самого утра смотрели в разных ролях, а она свежа, как огурчик. Желание играть на сцене поразительное! — Савва Андреевич, прощаясь, склонил голову в поклоне и быстрым шагом направился в сторону кулис.

Тартищев повернулся в сторону Вавилова и Желтовского, что-то оживленно обсуждавших в стороне от основной группы.

Вавилов заметил его взгляд.

— Федор Михайлович, господин Желтовский рассказал мне сейчас потрясающий случай. Сегодня в шестом часу утра он стал свидетелем чрезвычайного происшествия. Городовой полицейской стражи остановил недалеко от шахматного клуба фургон бакалейщика и приказал предъявить документы кучеру и приказчику.

Те бросились бежать. Словом, кучер был убит наповал, потому что не подчинился приказу городового остановиться, а приказчик успел скрыться в неизвестном направлении. А в фургоне вместо зелени оказались, представьте себе, патроны, несколько «браунингов» и книжонки крайне мерзкого содержания. Максим тоже участвовал в погоне за сбежавшим злоумышленником, но без успеха.

— Господин Ольховский после беседовал со мной и сказал, что его отделение вплотную займется розыском сбежавшего. — Желтовский продолжал держаться рукой за подбитый глаз, нос у него распух, как груша бергамот, но он вновь вел себя с прежним фасоном. И пояснения давал с легким вызовом. Дескать, как же так?

Такой случай прошляпили, господа сыщики! — Бронислав Карлович предполагает, что члены неизвестной пока организации пытались перепрятать порочащие их улики в безопасном месте, но бдительность городового помогла разрушить их планы. И дело времени, чтобы выйти на эту организацию явно масонского толка. — Он посмотрел на Тартищева. — Впрочем, читайте вечерний номер «Взора». Там я описал происшествие во всех деталях. Говорят, городовому светит премия в двадцать рублей…

ЭПИЛОГ

Успех оказался бурным, превысившим всякие ожидания. Сама жизнь в образе Луизы Миллер рыдала, боролась, протестовала и гибла на сцене нового Североеланского театра. С поразительным трагизмом Вероника довела до конца свою роль. Луиза умерла, отравленная Фердинандом.

Исступленные рыдания неслись из партера и из лож.

Бездыханная Луиза лежала на полу, пока шли последние сцены Фердинанда с Миллером и президентом. Но о чем думала в этот момент Вероника, никто не знал.

Скорее всего, вспоминала мать, бабушку, Полину Аркадьевну и наверняка не верила, что сумела все-таки добиться того, о чем мечтала всю свою жизнь.

Наконец, занавес опустился в последний раз. И Вероника вместе с Сергеем Зараевым и Шапаревым вышла навстречу овациям, которые длились несколько минут. Вся сцена была заставлена цветами и подношениями. Публика узнала из газет о нелегкой судьбе дебютантки и была по этому случаю необыкновенно к ней доброжелательна. Возможно, в этом угадывалось и потаенное желание избавиться от чувства вины, которое испытывал едва ли не каждый в этом зале. Новые подробности о смерти Муромцевой были у всех на устах и никого не оставили равнодушными.

Тем временем Великий князь поднес Веронике бриллиантовую брошь и серьги, поцеловал в щеку и, озорно улыбаясь, прошептал ей что-то на ухо. Губернатор с супругой подарили кольцо с изумрудом, Хворостьянов — дубовый ящик со столовым серебром, затем вынесли серебряный самовар от одного купца, три штуки атласа на платье — от другого, от третьего — тридцать аршин лионского бархата.

Савва Андреевич набросил на худенькие плечи мех, черно-бурой лисицы, синевато-черный, с сединой. И публика отметила, как необыкновенно хороша дебютантка в этом наряде.

Вероника выглядела ошеломленной и напуганной подобным вниманием, потрясенной столь трогательными изъявлениями любви. Она выходила на бесконечные вы зовы, но ее взгляд скользил поверх голов публики.

И абсолютным сюрпризом для зала оказалось, когда она неожиданно твердо произнесла:

— Романс «Огни заката». Памяти Полины Аркадьевны Муромцевой.