Читать книгу "Искусница - Елена Хаецкая"

— Ох, Хетта, — с порога заговорил он, — ты ведь еще не знаешь, какая беда нас посетила…

Он заметил незнакомца за плечом у жены, посуровел.

— Это господин Джоран, — сказала Хетта, подталкивая Джурича Морана. — Мы встретились недалеко от ворот Гоэбихона. Господин Джоран поделился со мной своей мечтой сделаться подмастерьем у великого Таваци, поэтому я сочла возможным пригласить его к нам.

— Очень рад знакомству, — пробубнил «Джоран».

Хозяин дома коротко поклонился ему.

— Боюсь, сейчас не лучшее время для новых встреч и новых подмастерьев. Господин Джоран, у нас только что умерла дочь.

— Я мог бы помочь со всей этой погребальной возней, — предложил Моран. — У вас, небось, половина слуг так убита горем, что наотрез отказывается работать. Этим бездельникам лишь бы в постели поваляться да сожрать кусок поминального пирога побольше, а нет чтобы встать и потрудиться для господ, которым и без того нелегко. Знакомая картинка. Да уж, лишняя пара рук вам определенно не помешает.

Господин Таваци посмотрел на госпожу Таваци, подняв бровь, но жена не захотела ничего объяснять. Она ввела Морана в дом и проводила его на кухню.

Прислуга, как и предрекал Моран, предавалась рыданиям и отнюдь не торопилась приступать к работе. У кухарки от слез распухло лицо, щеки тряслись. Она твердила только одно:

— Моей стряпней бедная девочка отравиться никак не могла!

— Кто говорит об отравлении стряпней? — рявкнул Моран. — Она умерла от слез и собственной глупости. Ничего удивительного. Обычный конец для дурехи, влюбившейся в пирата. Подобные мечты до добра не доводят, это общее правило. Кстати, всем советую запомнить.

Кухарка и все служанки воззрились на Морана как на святотатца, но он заорал на них:

— Дуры! Чистить котлы! Немедленно! А это что валяется? Поднять! Отшкрябать! И не вздумайте топить тарелки в реке, чтобы меньше было мыть. Я их все пересчитаю.

— Ты — новый дворецкий? — спросила одна из служанок. Храбрая малышка.

Моран жутко оскалился.

— Нет, я гость семьи и личный друг госпожи Хетты Таваци. У нас с ней общие темные делишки, которые мы намерены обстряпать, пока все суетятся с этими похоронами. Еще вопросы?

Девушки нехотя занялись каждая своим делом, кухарка притащила из кладовой здоровенный кусок мяса и принялась резать его ломтями. А Джурич Моран поднялся в господские комнаты.

Для него уже приготовили опочивальню, небольшую и темную, но, насколько мог судить Моран, чистенькую. Там пахло свежим сеном и свечами. На кровати был приготовлен костюм — темные рубаха и штаны, простой кожаный пояс, теплый плащ с капюшоном.

Вероятно, Хетта Таваци не одобряет наряд мудреца, который избрал для себя Моран. Ладно. Ей виднее. В конце концов, она согласилась принять его в своем доме. Будь наоборот, очутись госпожа Таваци в жилище Морана — тролль ни за что бы не отказал себя в удовольствии поглумиться над гостьей. Так что все честно. Правила игры соблюдены.

Со вздохом Моран избавился от головной повязки и длинного одеяния и облачился в штаны и рубаху. Довольно мрачный у него вид во всем этом барахле. Но, в конце концов, у Таваци траур. С этим тоже необходимо считаться.

Моран выбрался из своей опочивальни, не без любопытства прошелся по дому и остановился возле двери, из-за которой доносились рыдания. Надо полагать, именно там лежало тело молодой женщины.

Господин Таваци плакал, даже не пытаясь скрыть своих слез.

— Понимаете, господин Джоран, — обратился к вошедшему господин Таваци, — моя дочь… она была… немного не в себе.

— Да, дурочка. Ваша жена мне рассказала, — кивнул Моран. — Я и сам теперь вижу.

Совершенно бесцветное существо лежало на столе в смертной кроватке, выстланной белым шелком. На умершей было голубое платье, как на девственнице, и яркая ткань выделялась особенно разительным контрастом по сравнению с белоснежной кожей.

— Красивая, — пробормотал Моран. — Еще бы немного ума в эту милую головку…

— Вы же не знаете всего, — перебил его Таваци. — Не отзывайтесь о моей дочери так грубо.

— Грубо? — искренне удивился Моран. — Друг мой Таваци, очевидно, вы никогда не слышали настоящую грубость, иначе не сделали бы мне подобного замечания. По большому счету, я очень неплохо отношусь к вашей дочери, и мне жаль, что с ней это случилось. Все могло бы повернуться иначе. Поэтому я и упоминал необходимость ума. Ум — это скрытая субстанция, растворенная в естестве человека (потому что бывают ведь и умные тела, не только умные головы), которая способна радикальным способом переменить не только окружающие обстоятельства, но и всю человеческую судьбу. Самая убийственная разновидность ума — это ум хорошеньких женщин. К ним ведь никто серьезно не относится, не так ли? И вдруг эдакая куколка — р-раз! — включает ум и наносит тебе неожиданный удар! Ба-бах! Все наповал. Но это — не случай вашей дочери. Она жила дурочкой и умерла как дурочка. А могла бы стать смертельным оружием против ваших врагов.

Он наклонился и поцеловал умершую в лоб.

— Спи, красивая малышка. Теперь твое сердечко успокоилось.

Затем Моран выпрямился, еще раз широко улыбнулся убитому горем отцу и вышел из комнаты.

На похороны прибыли все Таваци. Их оказалось довольно много — человек пятьдесят, и в их числе Энел Таваци, у которого пираты убили сына и нескольких слуг. Джурич Моран разглядывал его с особенным любопытством. Все занимало Морана в этом Энеле Таваци: и как он смотрит на умершую, и как он утешает старого Таваци, и как обнимает Хетту, и как пьет вино, мрачно глядя в окно на скучную и узкую городскую улицу.

По обычаю, заведенному в Гоэбихоне, смертная кроватка с телом покойницы стояла на длинном столе из досок (в обычное время такого стола в доме, естественно, не держали и хранили его в разобранном виде в кладовой). Все родные расселись по обе стороны того же стола, а слуги обносили их блюдами.

Подобная трапеза восхитила Джурича Морана, и он решил уточнить кое-какие детали у своего соседа — а им как раз оказался Энел Таваци (такое вот удачное совпадение!).

— Почтенный господин Таваци, — заговорил Моран, наклоняясь к нему, — не могу не выразить своего восторга по поводу ваших традиций. Аристократия — даже если это аристократия трудовая, то есть низовая и в определенном смысле самозванная, — обязана поддерживать традиции. Но одни традиции таковы, что поддерживать их — одно расстройство и куча неприятностей, а другие просто великолепны. Ради них и стоило принимать на себя тяжкое бремя аристократизма.

— Я не совсем вас понимаю, — прошептал Энел Таваци.

— Ну, это как раз проще простого — понять меня, — возразил Моран. — Я, кажется, ясно выражаюсь… Может быть, все дело в том, что слишком много мыслей я вкладываю в одно высказывание. Вам трудно воспринимать. Хорошо, попробую членить мысли по репликам. Одна реплика — одна мысль. Так будет проще? Выпейте еще. Кстати, милая, — обернулся он к служанке, — принеси мне еще того чудесного пирога с мясной начинкой. В жизни не ел ничего вкуснее!