Читать книгу "Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева"

В этом было что-то сокрушительное. Он ощутил себянеобыкновенно слабым, подавленным, одиноким… покинутым! Почему? Врожденныйаналитический склад ума, отточенного его работой, мгновенно преподнес Поляковуответ на нелепый и нелогичный вопрос… причем ответ совершенно такого жекачества! Оказывается, он чувствует себя покинутым потому, что на перекресткеОльга повернула направо, к улице Дзержинского, а ему нужно налево, кСвердловке.

Ольга шла, конечно, домой. Ей осталось миновать три кварталапо Алексеевской до Мытного рынка, потом выйти на площадь Минина, пересечь ее,оказаться на другой стороне улицы Фигнер и свернуть направо. Здесь, почтинапротив областной библиотеки имени Ленина (бывшего Дворянского института), вглубине двора, стоял двухэтажный дом, где жила Ольга. Двор и улица соединялисьтой самой подворотней, где несколько лет назад была убита Лиза.

Поляков вдруг ощутил не просто желание, а острую потребностьпобывать на том месте. Разумеется, Ольга Аксакова тут совершенно ни при чем!Это он заявил себе особенно строго. Он вообще не смотрел больше на нее – еефигура таяла в темноте, – однако торопливый перестук каблучков отчетливоразносился по улице, и Поляков иногда ловил себя на том, что старается идти втакт ее шагам.

Ну что за глупости, семенить, словно суетливая дамочка! Онначинал идти как обычно, размеренно, четко, широким шагом, однако сновасбивался на поспешную припрыжку.

«И чего она бродит одна ночами, эта Аксакова? – сердитодумал он. – Неужели не слышала разговоров о бесчисленных грабежах на улицах?»За годы войны собаки стали смирные, не нападают на людей, а люди стали злеесобак. Бандитов пока не удавалось поймать, но, как говорили в очередях(всезнающая и всеслышащая тетя Паша передавала), занимались этим подростки летдвенадцати-шестнадцати, вооруженные ножами и дубинами. Говорили, что нужноувеличить количество патрульных милиционеров, однако только говорили. Людистарались не ходить поодиночке, особенно женщины. А эта барышня что делает?Разве она идет не одна-одинешенька?

Вообще-то нет. Поляков следует за ней. И случись что… У негоесть револьвер, да и кулаком он при надобности приложит так, как надо…

Придется и в самом деле проводить Ольгу. И причин выдумыватьне надо. Просто пойдет чуть поодаль, оставаясь незамеченным, не заговаривая сней. В самом деле, о чем с ней говорить?

Им не о чем говорить. И вообще она чужой ему и не слишком-топриятный человек. Он должен относиться к ней холодно. С отвращением.

Поляков внушал себе это изо всех сил. Он очень старался бытьсердитым на Ольгу, однако против воли улыбка трогала его губы и раздвигала их,и тогда в голову начинали лезть совершенно дурацкие мысли, например, о том, чтовесна приникает к его губам и раздвигает их поцелуем…

«Надо прямо сейчас пойти к Тасе, – с ледяным цинизмомподумал Поляков о хорошенькой буфетчице управления, с которой порою проводилнесколько часов. – Прямо сейчас! И сразу всякая дурь вылетит из головы!» Однакомысль о Тасе, ее налитых грудях с темно-коричневыми сосками, о треугольничкекаштановых волос между округлыми бедрами, о ее пухленьких, в ямочках, коленкахвдруг вызвала у Полякова такое отвращение, что он сморщился – и постаралсянемедленно забыть о Тасе. О чем угодно готов был он думать сейчас, только не оней. Ну ладно, дурь так и дурь, пусть, для разнообразия оно даже неплохо. Веснацелует, весна целует меня в губы… Глупо, но красиво. Как стихи!

Сонная, тихая Дзержинская шла под уклон и пересекалась сОктябрьской. Трамвай прогрохотал через Черный пруд, на минуту задержавПолякова.

Он повернул голову в сторону Свердловки и всмотрелся втемное скопление двухэтажных домов, вокруг которых медленно поводили ветвямивысокие старые березы. Няня Павла часто ходила гулять к этим домам. В одном изних раньше – до революции! – жила Елизавета Ковалевская, бывшая воспитанницаняни, тайная и незабытая любовь Георгия Владимировича Смольникова. Его сынузнал ту старинную историю от Охтина, которому ее рассказала няня Павла. Отецсвято хранил верность своей нелюбимой жене, но все же дочь назвал в памятьдругой женщины. Той, которую любил.

И жив ли тот? И та жива ли?

И ныне где их уголок?

Или они уже увяли,

Как сей неведомый цветок?

Странно, почему это вдруг вспомнилось Полякову? Почемувспомнилось сейчас?

Весенний ветер, все он виноват. И слюдяной блеск подтаявшихобочин, и мерцание влажных звезд, и лунный свет, и стук каблучков в темноте.

«Почему она так быстро идет? – сердито подумал Поляков. –Как будто бежит от меня!»

Ему хотелось идти так долго-долго, может быть, вечно. Идти,идти, и чтобы сердце билось в такт перебору ее каблучков…

Но вот замаячили впереди фонари под кремлевской стеной. Тамбыла уже площадь Минина, и Поляков понял, что через какие-то две-три минутыОльга войдет в подворотню, потом в свой подъезд – и снова исчезнет из егожизни.

Может быть, окликнуть ее? Что-нибудь сказать?

Нет, она же боится его и ненавидит… И это не поправить, неизменить никогда и нипочем!

Да боже ты мой, какой же он глупец, с отчаянным восторгомподумал вдруг Поляков. Не поправить, не изменить – да почему? Никогда и нипочем– да с чего он взял? Есть, есть у него средство заставить Ольгу посмотреть нанего без страха! Есть средство, о котором он совершенно забыл, сначалауязвленный, оскорбленный ненавистью девушки к себе, а потом… потом слишком ужзакружила его работа.

А между тем это средство, эти вести для Ольги имеют жизненноважное значение. Конечно, Поляков долго молчал, однако более молчать не мог ниминуты лишней.

Он прибавил шагу и почти нагнал Ольгу около подворотни.Почти нагнал, почти шагнул к ней – но замер на полушаге, скрытый темнотой.Замер – и только смотрел, как из подворотни появляется высокая мужская фигура,загораживает Ольге путь, а потом услышал, как взволнованный голос произносит:

– Ну, сегодня ты со мной наконец поговоришь!

* * *