Читать книгу "Черное солнце - Валерий Большаков"

— Заходили, — перебил Тимофея Помаутук, проводя языком по губам, — можете не сомневаться.

— …Тогда должны остаться какие-то следы. Ну не знаю… Фонари, фермы какие-нибудь, створы, указатели. Не могли же они слепо тыкаться носом в скалы, отыскивая проход! Пока нам известна лишь граница по глубине — тогдашние субмарины не опускались ниже ста метров, в среднем — до отметки пятьдесят.

— Уже легче, — сказал Илья.

Сихали кивнул.

— Трогай! — крикнул Кермас.

«Харьковчанка» с ужасным грохотом двинулась под гору, трясясь и подпрыгивая на камнях. Тимофей дождался, пока вездеход выедет на дорогу, выложенную настилом, и тогда уже отвалился на спинку сиденья. Костотряс какой-то…

Показалась «Новолазаревская» — стандартный набор свайных домиков.

Проехав берегом озера Лагерного, кортеж «Харьковчанок» свернул на улицу Гербовича и выехал на большую треугольную площадь, залитую серым металлопластом, исшарканным гусеницами и ножами бульдозеров, по весне разгребавших снежные заносы — иначе те не успевали растаять.

Тимофей с удовольствием вышел размяться — дорожная тряска его изрядно утомила.

«Новолазаревцы», завидев гостей, стали собираться, поглядывая то на Кермаса, то на Брауна и гадая, сменилась ли власть и кто сейчас главный.

«Оборонцы» вели себя корректно — антарктов не гоняли, но бдили.

Неожиданно из-за спин перетаптывавшихся новолазаревцев выскочил мужичонка в распахнутой каэшке и завопил, обращаясь к Брауну:

— Наконец-то! Где ж вы раньше-то были? Замучили нас эти «оборонцы», сил нет!

Кермас побледнел, а Сихали усмехнулся.

— А где был ты? — ласково спросил он. — Чего ж ты не показал «оборонцам», какой храбрый?

— А чего — я? — подувял мужичонка. — Без оружия, и вообще…

Браун с презрением осмотрел «храбреца».

— Когда мы уходили партизанить, вооружён был лишь каждый второй, — отчеканил он. — Остальные добывали оружие в бою. А насчёт «вообще»… «Оборонцы» хоть что-то делали, хоть какой-то порядок наводили, а что совершил ты? Отсиживался рядом с тёплым гальюном? «Моя хата с краю, ничего не знаю»? А теперь чего удаль свою показываешь? Героизм одолел? Так вон они, «оборонцы»! Ступай, воздай им за свои муки, отомсти как следует.

— Я думал, вы нам помогать пришли… — протянул мужичонка, сохраняя лицо. — А вы, стало быть, с ними вместе…

— Я не вместе с Кермасом, — холодно сказал Тимофей, — я рядом с ним. А помогаем мы тем, кто сам пытается добиться правды. Поднялись горняки в Тил-Маунтин — и мы встали с ними рядом. Жаль только, что на войне обычно погибают лучшие, те, кто идёт в бой, а суслики вроде тебя прячутся по норкам. Так что брысь отсюда, пока я не поправил дисбаланс!

Мужичонка испарился.

— Поехали! — резко сказал Сихали. — Достал меня этот «массовый героизм»!

Вытащив радиофон, он сказал Гирину:

— Максим! Скажи там, пусть перегоняют субмарины на припай!

— Понял, — донёсся ответ.

Пока «Харьковчанки» добрались до ледового барьера, турболётов уже и след простыл, а в огромной прямоугольной майне, прорубленной в припае, покачивались четыре подлодки — одна рабочая, типа «Дипскаут», и три «Орки».

К майне вёл пологий скат, вырубленный во льду и щедро посыпанный песком. Визжа и скрежеща, «Харьковчанка» съехала по нему вниз и развернулась, хрустя тонким ледком, намёрзшим за ночь на выступившей талой воде.

— Шурка! — окликнул Белого Тимофей. — Полезай в дальнюю. Змей, средняя — твоя. И берите с собой одного-двух для балласта… Шутка. Кермас и вы, пастор, полезайте за мной, если хотите.

— Хотим-хотим, — откликнулся «генерал».

— И ещё как! — широко улыбнулся Помаутук. Глаза у пастора горели огнём страстного ожидания — мечта всей его жизни была близка к тому, чтобы сбыться.

Сихали перепрыгнул на палубу «Орки» и открыл люк. Привычным движением спустился вниз, с удовольствием ощущая знакомые запахи и звуки. Переступая высокий комингс и пригибая голову, Тимофей забрался в рубку и протиснулся к командирскому сиденью. «Орочка»…

Он успел запустить реактор, когда пассажиры, пыхтя и кряхтя, спустились в переходный отсек.

— Тесновато тут у вас, — сказал Кермас, замирая в проёме сегментного люка. — А… где нам… того… притулиться?

— Вон место бортмеханика, а вон, у переборки, откидное сиденьице. Не абы что, конечно, но… Кермас, сделайте доброе дело — заприте люк.

— Какой? А, сейчас.

Помаутук, пользуясь отсутствием Олега, занял сиденье бортмеханика, так что Кермасу пришлось удовольствоваться «откидушкой».

В утробе субмарины заныли, раскручиваясь, турбины. На пультике селектора замигал зелёный квадратик, донося голос Харина:

— «Орка-два» вызывает «Орку-один».

— «Орка-один» слушает, — отозвался Тимофей.

— К погружению готов.

— Понял.

— «Орка-три» готова, — торопливо проговорил Белый.

— Кто с вами?

— Максим, — прогудел Тугарин-Змей.

— Со мной Купри! — доложил Шурик.

— Понял. Погружение пятьдесят метров.

Экран, что находился под иллюминатором в центре пульта, замерцал, вырисовывая чёрно-белую картинку, — работал биооптический преобразователь. Приучаться водить субмарину, ориентируясь не по мутной воде за иллюминатором, а по БОПу, было трудно только с самого начала. Потом глаз привыкал следить за чётким изображением на экране, не поддаваясь искусу глянуть на «всамделишный» пейзаж. Правда, в глубине антарктических морей стоило делать поправку — вода здесь была чистейшая и прозрачнейшая. А уж жизнь просто бурлила, справляя праздник размножения. Градусник показывал почти минус два за бортом, но в студёной воде ярко желтели губки, ползали гигантские морские звёзды фиолетового окраса, морские черви в метр длиной, прекрасные, как цветы, копошились меж продолговатыми розовыми голотуриями, шевелящимися на ковре из красных водорослей, рыбы губастые косяками шастали… Тропики подо льдом.

Пингвины, такие неуклюжие и смешные на суше, под водой обретали неожиданную стремительность, и даже своеобразное изящество — они проворно носились, оставляя за собой шлейф из пузырьков, и поглядывали на «Орку» — не касатка, нет?

Загудел перегретый пар в реакторе. Сихали завертел штурвальчик рулевого управления и повернул рукоятку скорости.

— Ничего не видно… — пробормотал Помаутук, пялясь в иллюминатор. Припайный лёд просвечивал голубым и синим, простирая сумрак до глубины в сотню метров.

Тимофей включил все прожекторы — два по бортам и один под днищем.

— «Однойка» вызывает «двойку» и «тройку», — сказал он, наклонясь к селектору.