Читать книгу "Барыня уходит в табор - Анастасия Дробина"

Она кинулась бежать. Илья проводил ее глазами. Опустил голову на руки. Долго сидел так. Солнце закатилось за дом, вокруг стемнело. По траве потянуло холодом, с улицы донеслась гитарная музыка, песня. «Сватов провожают…» – машинально подумал Илья.

Рядом зашуршали шаги. Илья догадался: Варька. Сестра подошла, села рядом. Он не глядя подвинулся.

– Я слышала, что Стешка кричала, – тихо сказала Варька. – Правда это? Илья?

Он не ответил.

– Почему ты мне ничего не сказал?

Снова молчание.

– Я ведь видела, что ты к кому-то ходишь. Конечно, это твои дела, я тут лезть не стану… А как же Настя? – Варька вдруг заплакала. – Дэвлалэ, зачем ты сделал-то так? Почему мне ничего не сказал?

– Зачем? Что бы ты сделала?

Варька ничего не ответила – лишь всхлипнула, вытирая глаза краем платка. Илья смотрел в землю, вертел в пальцах сырую щепку.

– Почему ты к ней не пойдешь? Настька добрая, не прогонит. Сходи, повинись, может, еще получится…

– Не пойду, – сквозь зубы сказал он. И вздрогнул от неожиданности, когда сестра погладила его по волосам.

– Одни слезы нам с тобой от этой Москвы.

– Уедем, Варька, – попросил он, утыкаясь в ее плечо. – Сил нет. Чего дожидаться? Наши наверняка уже снялись, по Смоленщине мотаются. Разыщем их. Будем жить, как жили.

– Уедем. – Варька обняла его, снова погладила. – Хоть завтра узел свяжу. Только ты не мучайся и не думай ни о чем. Я всегда с тобой буду, а на других – плевать.

В темноте Илья поднялся, нашел мокрую, холодную руку сестры, помог ей встать. Медленно, отводя нависшие ветви яблонь, пошел с ней к светящемуся окнами дому.

Глава 13

На углу Полянки и Старомонетного мигал фонарь. Серый конус света прыгал по мостовой. Погода портилась, по переулкам гулял ветер, небо было в тучах, между которыми иногда проглядывало мутное пятно луны. Где-то за церковью выла, лязгая цепью, собака. В конце улицы, у набережной, ругались извозчики. В переулке не было ни души. Илья, стоя под фонарем, смотрел на черный, без единого огня дом Баташева, ждал, когда откроется створка ворот, думал – не слишком ли пьян? Он не собирался напиваться, но то ли водка в кабаке оказалась чересчур крепкой, то ли надо было больше брать закуски: в голове отчаянно шумело.

Утром они с сестрой готовились к отъезду. Варька украдкой увязывала платья и шали, складывала посуду, стараясь, чтобы эти сборы не заметила Макарьевна. Илья же сходил на Конную, на Таганку, раздал долги, договорился с братьями Деруновыми о том, чтобы забрать своих лошадей, стоящих на конюшне в Рогожской слободе. К счастью, никто из живодерских не увязался за ним. Сам он не стал заходить в Большой дом. Делать там было больше нечего, да и Митро мог заподозрить неладное.

Договорились уйти ночью, перед рассветом. Варька не плакала, но Илья не мог смотреть на ее бледное, расстроенное лицо. Ему самому было не лучше, и после полудня он, не выдержав, ушел из дома. Без цели бредя по Большой Садовой, он старался думать о таборе, о цыганах, о том, что начинается лето, что они поедут в Бессарабию менять коней, что Варьку возьмет замуж Мотька и плакать ей больше не придется… Но на душе по-прежнему скребли кошки.

Свернув на Тверскую, Илья вдруг вспомнил о Лизе. Вот и с ней вышло черт знает как. Не сегодня завтра объявится муж, и опять ей мучиться с его завихреньями, и так до смерти, да еще кто кого переживет: у Баташева здоровье лошадиное. Только зиму и весну прожила баба счастливо. И ведь любила же его, Илью, дурака таборного… Ждала, мучилась, посылала Катьку, ревела ночами в подушку. В табор собиралась вслед за ним, а он бы даже Настю, цыганку, не посмел просить о таком. А вот Лизка пошла бы за ним куда угодно. Пусть и не знала, на что идет, не выдержала бы бродячей жизни, надорвалась бы, помогая лошадям выбираться из непролазной грязи, свалилась бы с лихорадкой после первого же дня с картами на базаре, замерзла бы ночью на холодной земле у погасших углей. Гаджи, купчиха, непривычная… смех и думать. Ей бы мужа хорошего да детей. А вместо этого полюбила таборного цыгана, у которого в голове только лошади да Настька. До чего дошла – ворожить взялась, напугала до смерти.

Хотя, если подумать, – чем она, дура, виновата? Он бы и сам черту душу продал, если бы можно было приколдовать к себе Настю. Так в чем же глупую бабу винить? Илья зажмурился. Перед глазами встало залитое слезами лицо Лизы. Как наяву послышалось чуть слышное: «Илюша, не уходи…» А он что вместо этого устроил? Даже здесь по-человечески поступить не смог. Права Стешка – дурак дураком… Илья со злостью отшвырнул носком сапога камешек с мостовой и ускорил шаг.

Катьку он нашел в лавке на Полянке. Выслушав Илью, она обрадовалась, заверила, что Лизавета Матвеевна не сердится и «на седьмые небеса от радости вознесется», и пообещала к ночи отпереть ворота. У Ильи немного отлегло от сердца. Он даже догадался забежать на Сухаревку и прикупить в лавке Симона-армянина золотое колечко с зеленым камешком. А то, в самом деле, что ж это – шестой месяц лазит к чужой бабе под одеяло и даже платочка ей не подарил. Не по-цыгански как-то. А теперь сам бог велел: не увидятся больше.

Правда, Илья не собирался говорить Лизе о своем отъезде из Москвы. Рассчитывал лишь быть с ней поласковее, чтобы та забыла недавнюю обиду и после, вспоминая о нем, не держала зла. А он, перед тем как выйти за ворота, скажет обо всем Катьке. Пусть передаст своей барыне. Бабе с бабой всегда легче договориться, да и ему спокойнее будет.

Варьке он не сказал, куда идет: лишь, пряча глаза, предупредил, что вернется ночью. Сестра лишь махнула рукой. До темноты Илья сидел в трактире на Ордынке, тянул вино, старался не очень пьянеть, но все же не уследил за собой и сейчас, стоя под фонарем, чувствовал, что его отчаянно ведет в сон. Не хватало только опозориться перед Лизкой напоследок. И где эта Катька проклятущая?

Катька оказалась легка на помине. Смазные ворота чуть слышно скрипнули, появилась рука.

– Сюда.

Илья скользнул в образовавшуюся щель. Прикрывая за собой створку ворот, он краем глаза успел заметить какое-то движение в конце темной улицы. Но Катька потянула его за рукав, и он тут же забыл об этом.

– Ни стыда ни совести у тебя, антихрист, нет… – привычно бурчала Катька, таща Илью за собой по темным коридорам. – Опять с пьяных глаз явился, вонища от тебя на весь дом, как будто не к благородной женщине идешь, а к мамзельке какой… И так Лизавета Матвевна от тебя наплакамшись и валерьянки напимшись. Право слово, никакого…

– Стой! – вдруг сказал Илья, останавливаясь. – Слышишь?

– Чего? – Катька тоже замерла. – Где? У нас?

Со двора донеслись приглушенные звуки. Илья напряг слух и отчетливо различил разговор и скрип колес.

– Это во дворе, – севшим голосом сказал он Катьке.

– Быть не может… – ахнула та. – Не ждали, ей-богу… Пойду гляну…