Читать книгу "Либерия - Марина Голубева"

Молодой человек в изнеможении рухнул на него сверху. Бок горел так, словно к нему приложили раскаленную сковородку. Алексей попытался подняться — лежать на трупе врага было противно — но руки подогнулись и он ткнулся лицом в землю. Теряя сознание, он увидел, сверкнувшее чистым серебром лезвие ножа, зажатого в мертвой руке.

«Как не хочется снова умирать». С этой мыслью Алексей пришел в себя и понял, что умирать пока не собирается. В боку пульсировала тупая боль, голова кружилась, наверное, от потери крови, но он был жив. Его морда лежала на коленях у Леси, уткнувшись носом в теплый живот. В волка он перекинулся, видимо, в бессознательном состоянии. У животных болевой порог выше, вот организм инстинктивно и выбрал наиболее приемлемую форму.

— Как ты, волчонок?

Алексей поднял голову и посмотрел на девушку. Она была бледной, осунувшейся и даже, как будто, постаревшей. Оборотень обеспокоенно заворчал.

— Все в порядке. Я остановила тебе кровь, немного подлечила — рана от серебра плохая, и…

«Вытащила из лап смерти, да?»

— Почти. Но ты не переживай, я сильная, и здесь же лес рядом.

«Спасибо, родная», — оборотень лизнул девушку в нос и попытался подняться. Лапы дрожали и снова начала кружиться голова, но надо было отсюда выбираться.

— Погоди, — остановила его Леся. — Так нельзя уходить. Там на поляне люди, их много. Слышишь?

Алексей прислушался. Действительно, снаружи доносился неясный шум и крики, значит, нужно было перекидываться в человека. Вот только с одеждой — проблема. Оборотень покосился на валявшееся неподалеку мертвое тело. Противно, но другого выхода нет.

Уже в человеческом облике он стащил со старика кожух, штаны и рубаху и натянул все это, передергиваясь от отвращения. Мимоходом порадовался, что ошейник со смертью колдуна развалился, а значит, не придется таскаться с тяжелой цепью. Алексей покосился на догоравший костер и решил, что мертвеца так оставлять не стоит. Кто знает, как колдун поведет себя после смерти? Вдвоем с лесавкой они с трудом затащили тело в огонь и добавили дров из небольшой поленницы. Каждое движение отдавалось болью, но молодой человек только тихо ругался сквозь стиснутые зубы.

Возня с мертвецом отняла столько сил, что казалось, целый котлован в одиночку выкопал. Хотелось отдохнуть, но едкий дым и вонь горелого мяса заставили поторопиться. Алексей сунул ноги в растоптанные поршни и, опираясь на лесавку, побрел к выходу.

В открытую дверь тоже пахнуло гарью и жаром. Избушка колдуна полыхала огромным костром, в серое зимнее небо взлетали искры, опадая на землю хлопьями пепла. Алексей отшатнулся, прикрыв лицо рукавом, и ахнул:

— Книга! Она же там!

— Книга? — отозвалась лесавка. — Погоди…

На миг замерла, повернувшись к молодому человеку, сверкнула зелеными огоньками глаз на осунувшемся бледном лице, легко коснулась щеки холодной ладошкой и, шепнув: «Моя вина!», кинулась к избе. Лишившись опоры, ослабевший молодой человек пошатнулся, не удержал равновесие на узкой тропинке и рухнул в сугроб.

— Леся, не надо! — закричал он, отчаянно барахтаясь в снегу. — Остановись, не надо!

Боль когтистой лапой вцепилась в бок, голос сорвался на хрип, но Алексей, все же, поднялся и кинулся к жилищу колдуна. Лицо обожгло, затрещали волосы на голове, дыхание перехватило от едкого дыма.

— Стой, Алешка, куда ты?!

Сзади схватили в охапку, потащили прочь от полыхающего сруба. Плохо соображающий парень отбивался, всхлипывая, рвался к пожарищу.

— Там Леся, — хрипел он. — Она сгорит!

— Ты тоже сгоришь, оглашенный! — Демид дернул Алексея назад и вместе с ним завалился в сугроб. — Ты ей уже не поможешь, только сам сгинешь!

Холодный снег остудил обожженное лицо и немного привел в чувство. Молодой человек, в отчаянии закусив губу, смотрел, как языки пламени лижут сухие деревянные стены, перебираются на кровлю, вырываются вместе с дымом из открытой двери.

— Алеша! — крик лесавки заставил Алексея вздрогнуть и снова кинуться к огню.

В маленьком волоковом окне мелькнула рука, и на снег шлепнулась дымящаяся книга. Раздался треск, прогоревшая крыша рухнула внутрь избы, взметнувшийся фонтан искр осыпал людей пеплом и горячими углями, и в небо рванули языки пламени. «Прощай!» — словно шелест листвы прозвучал в голове последний вздох лесавки. Алексей со стоном упал на колени.

— Идем, идем, Алешка, — Демид, пыхтя и ругаясь, волок слабо сопротивляющегося друга подальше от чудовищного костра. Наконец жар стал терпимым, и коробейник рухнул в сугроб.

— Леся… — бормотал молодой человек, всхлипывал, размазывая по лицу слезы и пепел. — Она погибла, Малой. Зачем?.. Почему?.. Это все проклятая книга, все из-за нее… И из-за меня…

— Книга тут ни при чем, и себя нечего виноватить, — уговаривал его Демид, заботливо стряхивая с плеч и волос друга тлеющие угольки. — Знать, судьба у нее такая. Ты ее один раз из лап смерти вырвал, но, ведь, судьбу-то не обманешь. Нет в ее гибели твоей вины. Ты же ее не заставлял в огонь кидаться? Поплачь, да успокойся. Живые, убиваясь своим горем, мертвым-то никак не помогут.

Алексей вздохнул, мрачно смотря на догорающую избу. В голове было пусто и горько.

— На, вот, книжку-то… Я ее прихватил, пока мужики не затоптали. А то, сколько всего из-за нее случилось…

Молодой человек невидяще уставился на слегка закопченный томик, затем поднял глаза на коробейника.

— Спасибо, Малой! — он сунул книгу за пазуху, попытался улыбнуться, но у него это плохо получилось, встал и, охнув, схватился за Демида.

— Ты ранен? — обеспокоено спросил тот.

— А-а-а, до свадьбы заживет! — махнул рукой Алексей — свои болячки казались ему сейчас такими незначительными мелочами. Очень хотелось перекинуться, чтобы зализать рану, но сейчас это было невозможно.

От группы мужиков, толпящихся вокруг пожарища, отделился щуплый человечек, в котором молодой человек узнал отца Паисия. Священник торопился к нему, всплескивая руками. Его заносило на узкой тропинке, и он то и дело проваливался в снег.

Ох ты, Алешка! Живой! — Обрадовано воскликнул наконец добравшийся до них архиерей. — А я уж не чаял и свидеться…

На Алексея пахнуло едким сивушным духом — священник снова был изрядно выпивши. Но молодой человек не отстранился, а обнял старика, уткнувшись лицом в пропахшее прогорклым лампадным маслом плечо.

— Живой я, отче!

— Ну, и ладно! Это самое главное. Ты не кручинься, чадо, все образуется. Жизнь, она порой такие кренделя выделывает, что никаких слез не хватит. — Священник гладил Алексея по голове, словно маленького ребенка, и от руки старика растекалось в измученной душе тепло и спокойствие. — Я, ить, знаю, как близких-то терять. Только мои-то были живые. — Алексей вздрогнул, попытался отстраниться, но отец Паисий удержал его, шепнув на ухо: — А кто тебе сказал, что дух помереть может? Любой дух, хоть человеческий, хоть лесной. А?