Читать книгу "Теория государства с комментариями и объяснениями - Платон"

КРИТОН. Пусть уж это так, но скажи мне вот что, Сократ: не бережешь ли ты меня и прочих друзей своих, думая, что если выйдешь отсюда, то ябедники запутают нас в беду, будто мы похитили тебя, и что нам необходимо будет или бросить здесь все свое имущество, много денег или сверх сего потерять и что-нибудь иное? Если ты в самом деле боишься подобных вещей, то оставь свой страх. Для спасения тебя, мы обязаны подвергнуться такой, а если бы понадобилось, и большей опасности. Послушайся же меня и не иначе сделай.

СОКРАТ. И это берегу я, Критон, и многое другое.

КРИТОН. Не бойся же этого. Ведь и платы-то немного, за которую берутся спасти тебя и вывести отсюда. Так не видишь ли сам ты, как дешевы эти ябедники и как мало для них нужно? Для тебя, думаю, довольно будет и моих денег: если же, заботясь обо мне, ты скажешь, что моих употреблять не должно, то живущие здесь иностранцы готовы употребить свои. Один Симмиас Фивский принес нарочно для сего достаточную сумму, а принесут и Кевис и другие очень многие. Посему, спасаясь, тебе не должно, говорю, бояться этого. Не затрудняйся и теми словами, которые сказал ты в суде, что то есть, вышедши отсюда, не найдешь, чем заняться. Ведь и в других местах, куда бы ты ни пришел, везде полюбят тебя; а если хочешь отправиться в Фессалию, то у меня там есть знакомые, которые будут тебе очень рады и доставят безопасное убежище, так что в Фессалии ты ни от кого не получишь неудовольсвия. Притом, мне кажется, Сократ, что предавая сам себя, когда мог бы спастись, ты решаешься даже на дело несправедливое: ты стремишься причинить себе то самое, к чему стремились бы и стремятся враги твои, желающие тебе погибели. Сверх сего, ты по-видимому предаешь и сыновей своих, когда так поспешно оставляешь их, имея возможность дать им воспитание и образование: с твоей стороны, они будут жить, как случится, а случится, вероятно, то, что обыкновенно бывает с сиротами во время сиротства их. Или уже не надобно рождать детей, или надобно принимать участие в вырощении и воспитании их. Ты, кажется, избираешь, что полегче, а избрать следовало бы то, что избрал бы человек мудрый и мужественный, по словам которого, вся жизнь должна быть посвящена добродетели. Итак, я стыжусь за тебя и за нас, друзей твоих, представляя, что все твое дело будет свидетельствовать о каком-то нашем малодушии: и внесение доноса в суде, как он внесен, и самый процесс, как он произведен, – все это, будто по какому нерадению и малодушию, ускользнуло от нас, поколику ни мы не спасали тебя, ни ты не заботился о своем спасении, хотя могли и имели силу, если бы с нашей стороны была и небольшая услуга. Итак, смотри, Сократ, чтобы вместе со злом не навлечь на себя и на нас еще стыда. Подумай, да и думать-то некогда – остается принять совет. А совет один: все должно совершиться в следующую ночь; если же несколько промедлим, то уже не будет ни сил, ни возможности. Непременно послушайся меня, Сократ, и отнюдь не делай иначе.

СОКРАТ. Любезный Критон! Ревность твоя драгоценна, если можно соединить ее со справедливостью: а когда нельзя, то чем она более, тем тягостнее. Мы должны исследовать, надобно ли это делать или нет. Ведь я не только ныне, но и всегда был таков, что из всего принадлежащего мне, верил единственно тому основанию, которое в моих умозаключениях казалось мне самым лучшим. А прежде высказанные мною основания отвергать я не могу – теперь, когда участь моя довела меня до такого состояния: напротив, они представляются мне почти сходными; я и ныне уважаю и почитаю те же, какие прежде. Итак, если в настоящее время мы не найдем лучших, то знай, что я никак не соглашусь с тобою, хотя бы сила толпы еще более, чем теперь, пугала нас, будто детей, оковами, смертями и отнятием имущества. Но как бы нам исследовать это сообразнее с делом? Не пересмотреть ли наперед ту причину, которую ты находишь в мнениях? Хорошо ли то есть мы всякий раз говорили, или не хорошо, что на одни из них надобно обращать внимание, а на другие – не падобно? Впрочем, может быть, это и хорошо было говорено, пока мне не приходилось умереть; а теперь, видно, обнаружилось, что я говорил так, лишь бы сказать, что слова мои на самом деле были ребячество и болтанье. Да, Критон, я хочу вместе с тобой рассмотрет, иною ли представляется мне та причина – теперь, когда я нахожусь в сем соотоянии, или тою же, и надобно ли оставить ее, или следовать ей. А говорено людьми, уверенными в дельности своих слов, всегда было, по-видимому, то самое, что я и теперь сказал, то есть: из мнений, распространяемых в свете, одни достойны уважения, а другие – нет. Ради богов, Критон, не кажется ли тебе, что эти слова хороши? Ты ведь, судя по человечески, не завтра умрешь; тебя не отталкивает от истины настоящее бьдствие. Смотри же, не дельно ли, по твоему мнению, говорится, что не все человеческие мнения надобно уважать, но одни – так, а другие – нет? И не всех людей мнения, но одних – так, а других – нет? Что скажешь? Не хорошо ли это положено?

КРИТОН. Хорошо.

СОКРАТ. Значить, мнения добрые надобно уважать, а худые – нет?

КРИТОН. Да.

СОКРАТ. Но мнения добрые не суть ли мнения людей благоразумных, а худые – безумных?

КРИТОН. Как же иначе?

СОКРАТ. Вспомни же, что было сказано: кто занимается гимнастикой и делает это, тот обращает внимание на похвалу, осуждеше и отзыв каждого ли человка, или только того, кто случится тут из врачей либо палестристов?

Палестрист – древнегреческий борец.

КРИТОН. Только того.

СОКРАТ. Значит, надобно бояться осуждений и наслаждаться похвалами его одного, а не толпы?

КРИТОН. Очевидно.

СОКРАТ. Поэтому и действовать, и заниматься гимнастическими упражнениями, и есть, и пить – лучше так, как нравится одному знатоку и хвалителю, чем так, как хочется всем другим.

КРИТОН. Правда.

СОКРАТ. Хорошо. Но кто не следует этому одному и уничижает его мнение, его похвалы, а напротив, уважает мнения толпы и невежества, тот, неужели, не терпит никакого зла?

КРИТОН. Как не терпеть?

СОКРАТ. В чем же состоит это зло? Куда оно направляется? И к чему приражается в человеке непослушном?

КРИТОН. Очевидно, к телу, потому что разрушает его.

СОКРАТ. Ты хорошо говоришь. Значит, и другое таким же образом, Критон, чтобы не перечислять всего. То есть, и в справедливом и несправедливом, и в постыдном и похвальном, и в добром и злом, о чем теперь рассуждаем, должны ли мы сообразоваться с мнениями толпы и бояться их, или с мнением одного, который знает это и которого надобно стыдиться и опасаться более, чем всех других, – поколику не следуя ему, испортим и обезобразим то, что от справедливости улучшалось, а от несправедливости погибало? Или это ничего?

КРИТОН. Я думаю, Сократ.