Читать книгу "КГБ и власть - Филипп Бобков"

Наиболее заметная роль в этих кругах в то время принадлежала Звиаду Гамсахурдия, авторитет которого зиждился на славе его отца — классика грузинской литературы Константина Гамсахурдия. Звиад приобрел ореол мученика правозащитного движения. Он более других стремился к власти и даже пытался одержать победу на выборах патриарха Грузинской православной церкви. Безмерное тщеславие обуревало этого человека всю жизнь. Говорят, он привлекался к судебной ответственности за инакомыслие. Ничего подобного! Он был арестован и предстал перед судом в 1979 году, после того как его задержали в Москве в момент передачи материалов резиденту американской разведки. Тогда на суде он полностью признал себя виновным и даже сделал по этому поводу специальное заявление, которое передали по центральному телевидению. Звиада Гамсахурдия приговорили к трем годам ссылки, которые он отбывал, по ходатайству руководства республики, на альпийских пастбищах горного Кавказа под патронажем КГБ Грузии.

Возвратившись, Звиад практически отошел от активной политической жизни и вновь появился на сцене лишь в конце 80-х годов в качестве одного из основателей общества «Илья Чавчавадзе». До образования национально-демократической партии Чантурия оно было главной оппозиционной силой в республике.

Оппозиционеры организовывали митинги, шествия, многочисленные собрания в студенческих аудиториях, готовя массовые выступления населения в Тбилиси и некоторых других городах.

В то же самое время создавался Народный фронт Грузии во главе с Шенгелая, Чхеидзе и другими деятелями культуры, имевший в своих руках молодежную прессу и телевидение, прикрываясь лозунгами перестройки, они повели атаку на советскую власть — началась критическая переоценка исторического прошлого Грузии, обличение «имперской политики» России, отрицание роли грузинских большевиков в освобождении Грузии от гнета царского самодержавия. Наступил апрель 1989 года. Начались массовые акции протеста.

В течение нескольких недель площадь в Тбилиси, где находилось здание Совета Министров, стала ареной публичных выступлений: то группа людей объявляла голодовку, требуя отставки правительства, то созывался многолюдный митинг для выражения «народного протеста» против коммунистов. Тогда же готовились группы боевиков под руководством Джабы Иоселиани и других организаторов вооруженных формирований, проявивших себя позднее.

Оппозиция готовилась к захвату власти. Местные руководители, конечно, видели это, понимали, что обстановка становится взрывоопасной и необходимо принимать срочные меры. Но какие? Политические? К этому никто не был готов, и подготовиться в короткий срок было непросто. А оппозиция требовала только одного — передать ей всю власть в республике.

К апрелю 1990 года активную оппозицию представлял блок правых сил (Гамсахурдия, Костава, Церетели, Чантурия); организаторы Народного фронта лишь скромно поддакивали им, боясь прослыть ретроградами. Народный фронт сыграл в Грузии незавидную роль — он всячески разжигал националистическую истерию, устранившись от конструктивной работы. Центр занимал странную, противоречивую позицию: с одной стороны, Политбюро КПСС, и в частности М. С. Горбачев, требовало стабилизации обстановки в республике, а с другой стороны, ЦК компартии Грузии (Патиашвили, а затем и Гумбаридзе) обвинялся в излишней драматизации событий.

Кстати, этот стиль вообще стал характерным для М. С. Горбачева, он как бы оправдывал бездействие центра и его явное нежелание принимать меры по наведению порядка. А в результате власти на местах оказывались парализованы и лишены возможности влиять на происходящие процессы.

Речь, конечно, не шла о применении военной силы, но формула; «Не следует драматизировать события» — сковывала прессу, и, таким образом, люди, получая явно тенденциозную информацию, видели все происходящее в ложном свете, верили слухам. Любимое выражение М. С. Горбачева «процесс пошел» никому ничего не говорило. Какой процесс? Куда он движется? А процесс и в самом деле шел, но только двигался он в сторону от советской власти — к развалу великой державы.

Что мог сделать в этих условиях ЦК компартии Грузии? Поднять народ, призвать рабочих заводов выйти на площадь, чтобы дать отпор провокаторам! И трудовой люд Тбилиси, безусловно, вышел бы и дал подстрекателям отпор, как давали его коллективы многих предприятий в Тбилиси, Рустави и Батуми, когда крикунов-агитаторов попросту выбрасывали за ворота.

Однако Москва рекомендовала не допускать конфронтации и не гасить «процесс», а в то же время приказывала держать войска наготове и ни в коем случае не допустить погромов или захвата правительственных учреждений. Такие указания давал М. С. Горбачев, который находился в то время в Англии, но постоянно поддерживал связь с Москвой и был в курсе дела. Ни одна команда не поступала в Тбилиси без согласования с ним.

Многие в подробностях рассказывали о «тайной вечере» в аэропорту Внуково после возвращения Горбачева из Лондона. Я там не был, но мне позвонил Крючков и передал, что Горбачев одобрил ввод войск в Тбилиси для наведения порядка. Шеварднадзе и Разумовский должны были вылететь в Тбилиси для руководства на месте.

Как сообщил Крючков, он звонил Председателю КГБ Грузии Гумбаридзе, просил его постоянно следить за обстановкой, но никаких силовых акций не предпринимать.

Я разговаривал с Гумбаридзе по телефону, и он подтвердил, что получил это указание Крючкова, а потом сообщил, что приезд Шеварднадзе и Разумовского отложили по просьбе Первого секретаря ЦК Грузии Патиашвили, который обещал обойтись собственными силами и удержать развитие событий. На мой вопрос об обстановке в городе Гумбаридзе ответил:

— Дело плохо. Толпа жаждет действий. Лозунги — антисоветские. Но мы пока держимся, хотя уже звучат призывы идти штурмовать Дом правительства.

О том, что в столице Грузии задействованы войска, речи не было.

В шесть утра меня разбудил новый звонок Гумбаридзе:

— У нас беда. Войска очищали площадь, погибло двенадцать человек.

Я доложил обо всем Крючкову, он — Разумовскому, и мне было приказано немедленно вылететь в Тбилиси.

В который раз лечу в Тбилиси. Мне всегда доставляли радость встречи с этим городом, с его историей, людьми. «Холмы Грузии печальной» всегда манили своей самобытностью, а люди этого благословенного края — честностью и благородством души, верностью своему слову и дружбе.

Особое чувство испытываешь, когда летишь в самолете над Главным Кавказским хребтом и видишь внизу Эльбрус и Казбек. Величественная, строгая и суровая красота…

Однако полет в Тбилиси после тревожной ночи совсем не располагал к восхищению красотами природы. Все мысли были обращены к событиям. Я сознавал ответственность своей миссии и не очень понимал несколько отстраненную, как мне показалось, позицию партийного и государственного руководства Грузии. Это было заметно даже по тому, что информацию о ночных событиях мы получили из республиканского КГБ, тогда как правительственные и партийные каналы связи безмолвствовали.

Все это очень настораживало, ибо так уже не раз бывало: события развивались у всех на глазах, а ответственность за их исход возлагалась почему-то на аппарат госбезопасности. Конечно, так жить легче, и к этому все уже привыкли. Кому хочется докладывать начальству неприятные веши? К тому же в случае какого-либо провала всегда можно сказать: «Опять КГБ влез не в свое дело!»