Читать книгу "Королева Кристина - Борис Григорьев"

Вспомним, в каком возбуждённо-тревожном состоянии королева находилась в Гамбурге из-за охлаждения к ней кардинала. В чём была причина, что произошло между ними, покрыто мраком. Единственными реальными были лишь слухи и обвинения, которым подвергался её Друг и к которым он как представитель высшего католического клира был довольно чувствителен. Любовная связь с женщиной могла сильно повредить его карьере, особенно если учесть, что женщина эта пренебрегала общепринятыми в Риме нормами поведения, то есть не скрывала своих чувств, а потому могла нечаянно подвести кардинала Аззолино «под монастырь».

Её письма из Гамбурга наполнены страхом и беспокойством, а её нервы напряжены до предела. Она охвачена жгучим чувством ревности, постоянным спутником разлуки. Она впадает в истерику и вообще становится смешной и раздражительной. Королеву, всегда сохранявшую олимпийское спокойствие и исповедовавшую высокомерное (стоическое) отношение к человеческим слабостям, трудно узнать. Она готова пойти на всё, даже на унижение, чтобы вернуть любовь Аззолино. Она взывает к его состраданию, просит, умоляет, заклинает, — одним словом, делает всё, что обычно делает любая женщина, теряющая любимого человека. «Она обладала слишком горячим нравом, чтобы суметь подавлять свои аффекты, и была слишком гордой, чтобы подчиниться принуждению извне», — писал шведский историк Эрнст Кассирер. И в этом, очевидно, состояли её дилемма и драма.

Из писем видно, что Аззолино ведёт её дела в Риме, что Кристина предоставила ему на это «карт-бланш» и что кардинал находится перед сложным выбором, его терпение на пределе, и он предупреждает её об этом. Кристина высказывает сожаление по поводу того, что не может выслать ему денег, и каждый раз просит подождать. В ответном письме Аззолино высказывает предположение, что Кристина не хочет возвращаться в Рим и, вероятно, желает вернуться в Швецию. Это настораживает её — уж не хочет ли он на самом деле, чтобы она больше не появилась в Риме? «Верьте мне, — отвечает она на это предположение, — что лучше я буду в Риме жить на одном хлебе и воде и располагать единственной камер-фрау, чем обладать всеми королевствами и богатствами мира». И продолжает: «Я также могу Вас заверить, что заслуживаю Вашу дружбу, потому что испытываю самую большую L. на свете. Я знаю, что больше никогда не буду счастлива, но знаю также, что я буду R. Вас до смерти». Буквой «L» она закодировала существительное «любовь», а «R» — глагол «любить».

Итак, в Гамбурге сорокалетняя королева уже говорит о своей любви к кардиналу и о его дружбе как ответном чувстве. На большее она уже не рассчитывает. 14 июля кардинал — вероятно, из жалости — отвечает ей, что его чувства к ней намного теплее, чем она себе представляет. Она, в свою очередь, пишет ему, что он тоже вряд ли может представить себе её чувства к нему. 21 июля она сообщает ему о том, что он не должен её забывать и что она с нетерпением ждёт его писем из Рима, «чтобы узнать, дарят ли они мне жизнь или смерть». Она снова заверяет кардинала, что её дружба к нему «не имеет никаких границ или конца, кроме смерти».

Кардинал, по всей видимости, раздражён любовными излияниями Кристины, поэтому она о своей любви уже не упоминает, а пишет о «дружбе без границ». В письме королевы от 4 августа содержится утверждение о том, что его письма составляют единственную радость в её жизни, и выражается надежда, что она «была бы счастлива, если бы перед смертью представилась возможность ещё раз увидеть Вас». Холодность любовника пугает Кристину, и в письме от 29 сентября она пишет, что какие бы изменения ни произошли в его сердце, она не перестанет сохранять ему верность до самой смерти.

До самой смерти…

Эти слова лейтмотивом проходят через все её многочисленные послания к остывшему любовнику. «Несомненно, сама любовь говорит в этих письмах, — писал барон Бильдт, — и, по моему мнению, не важно, делил ли Аззолино с королевой ложе или нет. В любом случае ясно, что только он играл в её жизни роль повелителя».

Из последующей переписки явствует, что отношения между королевой и кардиналом становятся всё более напряжёнными. Кардинал, по всей видимости, настоятельно просил её больше не писать о своей любви к нему; она не отвечает на целый ряд его посланий, «ибо я не могу ни изменить мои чувства, ни говорить о них Вам, не раня Вас». 23 октября она прямым текстом сообщает в Рим: «Вся Ваша холодность не помешает мне до V. обожать Вас» («V» означает «смерть»).

Чтобы переключить её мысли на другой предмет, Аззолино предлагает ей продолжить заняться автобиографией, Кристина соглашается и во второй раз приступает к работе над ней. В этот период она постоянно больна и регулярно жалуется то на боли в боку, то — в животе, то на изнуряющую жажду. Она пребывает в глубокой меланхолии и целыми сутками не выходит из своей холодной комнаты на Крайенкампштрассе. В ней она спит, ест, пишет, принимает посетителей и отстаивает мессы. Вечерами зажигают камин, и она читает у огня. Когда доктор прописывает ей лечение молоком, она выпивает в день до… десяти графинов этого напитка! Её одолевают сомнения и подозрения. Главное из них, что Аззолино не желает её возвращения в Рим, и она тоже не остаётся в долгу и пишет, что поскольку он не отвечает на её любовь, то ей незачем возвращаться в Италию. Аззолино злится и упрекает её в том, что она плохо слушается его советов — разумеется, советов в области политики или денег. О необходимости сдерживания чувств он уже не напоминает — устал.

Королева радуется, что Аззолино одобрил её письмо Карлу XI и пишет: «Надеюсь, что Вы довольны моими поступками, и если я допущу промашку, то Вы извините меня. Заклинаю Вас поступать со мной всегда справедливо… Меня чрезвычайно радуют Ваши заверения в том, что Ваши чувства превосходят все мои представления, но верьте мне, что всё равно они отстают от моих…»

Двадцать шестого января 1667 года она пишет одно из своих самых страстных писем кардиналу: «Я хочу добавить, что моё намерение — да поможет мне Бог — состоит в том, чтобы не разгневать Его и никогда не дать Вам повода быть недовольным; но это решение никогда не заставит меня прекратить любить Вас до самой смерти, а поскольку преданность (devotion) освобождает Вас оттого, чтобы быть моим любовником, то я освобождаю Вас также от обязанностей моего слуги, ибо я хочу жить и умереть Вашим рабом»[135].

Это письмо заслуживает некоторого нашего внимания. Многие историки задавались вопросом: написано ли оно Кристиной вполне искренно или за патетикой скрывается злая ирония? О какой преданности говорит королева? О преданности кардинала Богу? Многие её биографы так и понимали это слово.

С. Стольпе считает это ошибкой.

То же самое слово мы находим и в другом её письме к Аззолино — от 9 февраля 1667 года, но там оно употреблено без всяких сомнений в ироничном смысле: «Из Вашего письма от 15 февраля я узнала, что Вы на самом деле стали святым. Я радуюсь этому и обещаю впредь работать над Вашей канонизацией, но при условии, что и Вы после моей смерти обещаете работать над моей… Вы приняли историю с врачом таким образом, какой удивил бы меня при других обстоятельствах, но поскольку я знаю, что вы devot[136], то это меня нисколько не удивляет; обвинять Бога во всех глупостях, которые люди совершают, это и есть проявление devotion; но я, ещё не так глубоко погрязшая в devotion, как Вы, воспринимаю всё это совершенно иначе».