Читать книгу "Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер"

Коржаков оспаривал это сообщение, заявив в интервью, что Зайцев был в тяжелом психологическом состоянии и «как он вообще мог определить, откуда его [солдата] застрелили? Он что, полицейское расследование проводил? Делал замеры? Нет, они унесли парня с поля боя живым, он только потом скончался». Но Зайцев настаивает: он сразу же понял ситуацию, и хотя был уверен, что солдат пал жертвой грубой провокации, он все же распорядился начать операцию: «Но я понимал, что если вообще отказаться от операции, то подразделению будет конец. Оно будет разогнано…»[368] Задним числом он уверенно утверждал, что подразделение «Альфа» передали после этих событий в ведение Министерства безопасности именно потому, что оно не применило «другие методы», то есть не стало брать здание парламента силой (и Руцкой, и Хасбулатов не погибли при штурме, как планировалось).

Личность снайпера, убившего бойца «Альфы», поныне остается загадкой, как и многие другие события октября 1993 года, в том числе взрыв в Останкине. Если «Альфа», элита российской спецслужбы, попала в лабиринт заговора, страшно даже подумать, кто на самом деле стоял за всей этой историей.

Около 9 часов вечера танк Т-80 выстрелил в Белый дом, 150-миллиметровый снаряд попал в один из верхних этажей. Последовали новые выстрелы, все по верхним этажам, то есть не с целью поразить кого-либо из находившихся в Белом доме: обстрел был символический, чтобы сломить дух защитников Белого дома. Тем не менее, согласно подсчетам, погибло около 70 человек, в том числе случайные прохожие. После обстрела из танков бойцы «Альфы» вошли в здание и вывели не оказывавших сопротивления мятежников.

Снайперы, стрелявшие по военным и спецназу во время осады Белого дома, так и не были найдены и не предстали перед судом. Коржаков высказал предположение, что они принадлежали к Союзу офицеров и ускользнули через тоннели под Москвой-рекой, перебрались из гостиницы «Украина» на другой берег. Возглавлявший Министерство безопасности Николай Голушко должен был перекрыть этот путь, но, по мнению Коржакова, не сделал этого.

События осени 1993 года добавили аргументов в копилку теоретиков заговора: защитники парламента были стопроцентно убеждены в том, что стали жертвами обмана, что их умышленно заманили в ловушку. Красно-коричневые уверились, что Останкино было «подставой»: для того-то и подсунули им эти омоновские грузовики (с ключами в замке зажигания!), чтобы они ринулись в Останкино и там наделали глупостей, за которые их можно было со спокойной душой расстрелять. Они утверждали, что их поощряли и ободряли продуманной дезинформацией – дескать, на сторону восставших переходит одно армейское подразделение за другим.

По версии сайта «Анафема», блокпост на московской Окружной дороге пропустил их все с той же целью: накалить обстановку и осуществить провокацию, которая позволит Ельцину применить против парламента танки.

Проханов изложил свое видение тех событий в сюрреалистическом романе «Красно-коричневый», где описывается вымышленная операция «Крематорий» – заговор Ельцина и его американских кукловодов с целью завести патриотическую оппозицию на поля смерти в Останкино и в дымящуюся гробницу Белого дома. Тем не менее провокация со стороны режима, вероятно, не просто порождение живой фантазии Проханова. Я получил этому подтверждение, беседуя с Александром Баркашовым о его роли в конфликте 1993 года.

Мне пришлось проехать три часа от Москвы до его дачи, где он держит бойцовых собак (а еще у него есть коллекция охотничьих луков). Мы проговорили весь вечер, он все более уклонялся в тему заговора, пока я наконец не спросил, почему он тогда принял сторону парламента. И он ошеломил меня ответом: он действовал по приказу своего командира из «активного резерва», то есть из группы бывших офицеров КГБ. Его командиром был, по словам Баркашова, Ачалов, которого Руцкой назначил министром обороны, – тот самый человек, который призвал на помощь Белому дому вооруженные группировки националистов. «Если бы Ачалов приказал мне застрелить Хасбулатова или Руцкого, я бы это сделал». Если Баркашов говорит правду, этим многое объясняется: он сыграл роль провокатора, дискредитировав защитников Белого дома в глазах мировой общественности, поставив знак равенства между ними и неонацистами. Но вот что интересно: люди Баркашова из Русского национального единства (РНЕ) не принимали участия в останкинском столкновении и за все время боев потеряли только двух человек убитыми.

Ачалов, к которому я обратился после разговора с Баркашовым, отрицал все наотрез: «Я просто солдат, танкист, ничего не знаю, о чем это говорит Баркашов».

Если Баркашов, как он сам говорил, действовал не в силу идеологических убеждений, а по приказу государственной структуры, то хорошо бы разобраться в том, какие цели преследовала эта структура. Рост национализма в посткоммунистической России может оказаться куда более сложным процессом, чем виделось на первый взгляд.

Дугин ушел из Белого дома под утро, понимая, что сейчас произойдет. Он вернулся к себе домой и, сложив вещи, ждал ареста. «Я был одним из идеологов, я был уверен, что за мной придут, но они не пришли. Мы все ждали репрессий, но репрессий не было». Напротив, его пригласили принять участие в популярном тогда телешоу «Красная площадь» и рассказать о своей роли в неудавшемся перевороте.

Кремль явно попытался пойти иным путем: мятежники не подверглись, как можно было ожидать, репрессиям, практически никого из них не тронули. Многим даже предоставили возможность вернуться в политику. Проханов несколько месяцев прятался в лесах, но выяснилось, что его никто не ищет. Власти закрыли газету «День», но почти сразу же Проханову разрешили открыть другую газету, «Завтра».

Этот неожиданный поворот событий показывал, как меняется стратегия Ельцина: перебив значительное число представителей оппозиции, он теперь готов был кооптировать оппозиционеров во власть, провести выборы, к участию в которых была допущена Коммунистическая партия. А после выборов были амнистированы и лидеры антиправительственного заговора. Ельцин также добился принятия новой конституции, наделявшей президента, по сути, чрезвычайными полномочиями и лишавшей власти парламент, – таким образом был узаконен фактический расклад сил, сложившийся после 1993 года. Оппозиция ни разу больше не имела возможности (или желания) противостоять Ельцину в существенных вопросах.

Вся мощь государства вновь была сосредоточена в руках Кремля. Прежний СССР не сумел и пальцем шевельнуть, чтобы спасти себя в 1991 году, когда маршал Язов не мог сообразить, «во имя кого» стрелять по демонстрантам. Теперь государство вполне, даже слишком откровенно явило себя у Останкина и Белого дома – все тем же не знающим сомнений методичным убийцей, каким был и Советский Союз.

Но конфликт 1993 года изменил соотношение сил в России. Обстрел парламента укрепил позиции Ельцина – и в то же время подорвал их. Его рейтинг резко упал с 59 до 3 %, на новых выборах коммунисты и либеральные демократы победили с большим отрывом и составили мощную оппозицию Ельцину.

ЛДПР была вознаграждена за решение сохранять во время мятежа нейтралитет: она получила кое-какие кабинеты в Кремле и благожелательное освещение по телевидению. Жириновский и его заместитель Алексей Митрофанов пережили кризис в Германии («как настоящие революционеры-большевики», шутил Митрофанов), и Жириновский появился в Белом доме уже после разгрома мятежа с бутылками вина из дьюти-фри. «Это коктейли Молотова», – бросил он депутатам, сомневавшимся в его приверженности патриотам. 25 % голосов избирателей по партийному списку обеспечили ЛДПР такое количество мест в парламенте – при небольшом личном составе партии, – что среди депутатов оказались даже телохранители, а поскольку и после этого оставались вакантные места, жириновцы пригласили нескольких кандидатов из компартии, из списка Зюганова. Новые выборы в Думу оказались внезапной удачей, по мнению Лимонова, «просто подарком с неба для умеренной коммунистической номенклатурной оппозиции… В нормальной, непарламентарной ситуации политической борьбы их ждали только тапочки да споры за чаем».