Читать книгу "Черноводье - Валентин Решетько"

– Однако, седни в ночь река станет! – проговорил Лаврентий Жамов, оглядывая речную поверхность.

– Знамо, встанет! – согласился Жучков. – Вон какая шуга плотная прет! – Жучков поскреб бороду. – Река станет, коней надо перегнать. А то они все стога порешат. Не столько съедят, сколько попортят!

– Скотный двор надо быстрее кончать! – пробасил в бороду Федот.

– Знамо, надо! – снова подтвердил Жучков.

Ребятня с визгом носилась у самого берега. Федька Щетинин неожиданно разбежался и с маху вылетел на тонкий лед заливчика, глубоко врезавшегося в берег. Тонкий ледок тяжко застонал: из-под ног раскатившегося мальчишки со звонким треском побежали тонкие игольчатые трещины. Немного не доехав до противоположного берега заливчика, Федька остановился. Под мальчишкой медленно проседал еще не окрепший лед. В образовавшиеся трещины хлынула жгучая вода. Федька испуганно замер, затем попытался шагнуть к берегу и, поскользнувшись, упал. Так на четвереньках, подгоняемый стылой водой, поскуливая от страха, мальчишка выполз на берег.

Взрослые завороженно смотрели на карабкавшегося по льду проказника. Вздох облегчения прокатился у собравшихся на берегу, когда, с побелевшим от испуга лицом, Федька наконец встал на ноги на сухом месте.

Вне себя от пережитого страха, к нему подскочила мать:

– Варнак, корова безрогая! – плача, яростно кричала Акулина. – Долго ты меня будешь мучить?! – Она отвалила сыну такую затрещину, что у того беспомощно качнулась голова.

– Че ты, мамка, дерешься? – обиженно пробубнил Федька.

– А и правда, мать, ведь обошлось все! – заступился за сына Александр.

С такой же яростью Акулина накинулась на мужа:

– А ты куда, дылда, смотришь? Обошлось все-е! – передразнила она мужа. И снова повернулась к сыну: – Я тебе покажу «дерешься»! Убить тебя мало, гаденыша! Лезешь, куда ни попадя! – Она опять замахнулась: – Кому говорят, беги в барак, ноги ведь промочил!

Увернувшись от очередной материнской оплеухи, мальчишка опрометью кинулся в поселок.

– Вот такие они все, герои! – глухо проговорил Лаврентий Жамов, вспомнив своего Васятку.

Санная дорога через Васюган установилась на седьмое ноября. За первую неделю ноября выпал почти полуметровый слой снега. Белыми буграми возвышались заброшенные балаганы. Над бараками из печных труб поднимались высокие столбы дымов. Потрескивали на тридцатиградусном морозе деревья. На околице в рябиннике пересвистывался выводок рябчиков. Их мелодичный тонкий свист далеко разносился вокруг. Поселок словно вымер. Только хлопнет иногда дверь, пробежит между бараками по натоптанной тропинке человеческая фигура и скроется в темном проеме двери соседнего барака. И опять над Нарымским краем повисла морозная тишина; отдыхает, прикрытая пушистым снежным одеялом, земля. Над крыльцом комендатуры на слабом ветерке полощется красное полотнище флага.

Сегодня был нерабочий день. В сумрачном свете барака жизнь текла своим чередом. В начале барака, около входной двери, и в противоположном его конце сбиты две глинобитные печки. Плиты топились с раннего утра и до позднего вечера. Между печками – утоптанный земляной пол. По обе стороны прохода во всю длину барака сколочены нары из грубо колотых досок. Нары разделены матерчатыми занавесками. В каждой ячейке, отгороженной занавесом от соседей, жила семья.

Как-то так уж повелось, что после работы и в выходные дни около входа собирались мужики, обсуждая свои дела, а у печки, в противоположном конце, грудилась ребятня, где верховодила у них Наталья Борщева. Она рассказывала ребятишкам сказки, смешные байки, которых знала она бесконечное множество. Женщина отмахивалась от ребятишек для приличия:

– Да ну вас, я, наверное, в сотый раз одно и то же долдоню!

– Нет, нет, тетка Наталья, рассказывай! – наседали ребятишки.

– Тогда слушайте! – соглашалась Наталья и, поудобнее устроившись, принималась рассказывать очередную историю.

Барачная детвора завороженно слушала хрипловатый прокуренный голос. (Борщева начала курить после того, как задавило ее мужа на лесоповале.)

Вот и сегодня – праздничный день. В одном конце барака собралась ребятня во главе с Натальей Борщевой, а в другом, около входа, – мужики. Они перебрасывались короткими фразами, поджидая соседей из поселка номер семь. Сегодня оба поселка должны были разделить табун лошадей, пасшихся за рекой, и перегнать их на эту сторону. Невольно весь разговор крутился вокруг лошадей.

– Совсем, поди, одичали! – Афанасий Жучков запустил руку под рубаху и с остервенением стал расчесывать себе бок.

– Че имя, почитай, все лето гуляли, не работали. Воронуха у них за главного – табун водит, ровно жеребец! – проговорил Кужелев и хитро улыбнулся: – Бабы, пожалуй, большую власть имеют нынче. Возьми нашего Щетинина… Кто верховодит?

Мужики фыркнули…

– Вот то-то! – улыбался Иван.

– Ну ты, молокосос, поговори у меня! Враз узнаешь, кто верховодит! – беззлобно пробасил Щетинин.

Николай Зеверов участия в разговоре не принимал, лежа на топчане, лениво перебирая голоса гармони, перескакивая с одной мелодии на другую.

– Да хватит тебе пилить! – не выдержал, наконец, Жучков.

– А ты не слушай, гоняй свой табун под рубахой! – огрызнулся Николай.

– Точно, табун, лучше не скажешь! – смущенно проговорил Жучков. – Прямо загрызают сволочи!

– А ты терпи. Чем больше чешешь, тем сильнее зудится! – посоветовал с улыбкой Федот Ивашов. Затем поднял голову и прислушался: – Кажись, соседи пожаловали.

За дверями послышался скрип снега под ногами. Дверь распахнулась, и вместе с клубами морозного пара в барак ввалилось человек пять мужиков.

– Здорово дневали! – пробасил один из вошедших. Пришелец был средних лет, в телогрейке, подпоясанной веревкой, самодельных, из мягкой кожи, ичигах, высокий и плечистый.

– Здорово, здорово! – вразнобой ответили поселковые.

– Прижимат, ястри ее! – проговорил все тот же мужик. – Должно, все тридцать, а то и поболе по утрянке жмет!

– Днем полегчает! – Лаврентий Жамов с интересом разглядывал новых людей.

– Знамо, полегчает! – согласился пришелец, по всему видать, старший из вошедшей артели.

– Стало быть, коней делить? – поинтересовался Жучков.

– Навроде так начальство распорядилось! – Мужик присел на край топчана. – Щас наше начальство к вашему пошло; не знаю, об чем договорятся, может, и передумают.

– У них, хрен поймешь, всяко может быть! – угрюмо пробурчал Ивашов.

– Ну и что ж, подождем! – предводитель артели обратился к своим спутникам: – Раздевайтесь, жарковато тут! – Он расстегнул телогрейку и снял шапку, обнажив совершенно лысую голову.

– Ну, тудыт твою растудыт, ажно в бараке светлее стало! – не сдержался от восклицания Николай Зеверов.