Читать книгу "Путь, выбирающий нас - Оксана Панкеева"

— Грешен, наверное, — поддел его король. — Ни за что Бог не наказывает даже таких шалопаев, как ты. Вот придет Тереза, мы у нее спросим, она знает за что. Кстати, ты когда женишься, негодник?

— Ваше величество! — обиделся Жак. — Мстить низко и неблагородно!

— Слышишь, Кантор, — пропустив мимо ушей последнее замечание, развил тему король. — Мы с тобой не просто два пьяных оболтуса, мы — кара Божья! Ты осознаешь торжественность момента?

— Интересно, — проворчал Кантор, на полном серьезе вдумываясь в суть греха и божьей кары. — Артуро Сан-Барреда — тоже Божья кара?

— Это кто? — приостановился король. — Что-то знакомое…

— Во допились! — негодующе воскликнул Жак. — Память начала отказывать! Это Ольгин новый хахаль, который почему-то очень понравился Элмару и столь же сильно не понравился Азиль. Я, кстати, не могу понять почему.

— Потому, что Элмар — доверчивый! — пояснил Кантор.

— Да я не то, в общем-то, имел в виду… — растерялся Жак. — Мне он тоже показался вполне нормальным парнем, и я как раз не мог понять, что в нем категорически отталкивает Азиль, а сама она, как всегда, объяснить не может.

— Да он сволочь! — взревел Кантор, забыв о благих намерениях помалкивать о своих неприятных переживаниях. Ну, пьяный, что еще сказать… — Он падла! Он ворюга и мерзавец!

— Вспомнил! — поднял палец король, останавливая поток ругательств, которых у Кантора хватало всегда, особенно для Артуро. — Во времена правления Лиги Закона и Порядка в Мистралии был такой полковник Сан-Барреда, кажется, он руководил тайной полицией или был особо доверенным помощником Блая… После переворота Мануэль дель Фуэго лично повесил его на фасаде управления полиции, если я не ошибаюсь.

— Ну да, — подхватил Кантор. — Артуро — его сын. И такая же сволочь, как папаша!

— Ольга в курсе? — поинтересовался король, обратив расфокусированный взор на своего шута.

— А я почем знаю? У нее и спросите, — отозвался тот. — Но, скорее всего, знает. Артуро ей неоднократно жаловался на свою тяжкую судьбу, наверное, и о том, как осиротел, тоже поплакался. Мне кажется, за то она его и прилюбила. Любит она страдальцев, я заметил.

— Неправильно, — возразил король. — Она не страдальцев любит, а всегда всерьез принимает чужие откровения. Ей кажется, что если человек раскрывает перед ней душу, то он выказывает ей особое доверие, на которое надлежит как-то отвечать. И с тобой, товарищ Кантор ей этого очень не хватало. Нет у тебя привычки плакаться на судьбу и жаловаться на жизнь, не любитель ты развозить сопли. А если бы ты хоть раз поведал ей о том, что тебе довелось пережить, Артуро со своими страданиями стал бы мелок и жалок. Какая-то странная ирония в этом присутствует, вам не кажется, господа?

— Не дождетесь, — ощетинился Кантор, — чтобы я сражался за даму с придурком Артуро, доказывая, что я несчастнее, чем он!

В том, что он действительно несчастнее, даже сомнений не возникало. Как раз в процессе лепки пельменей голова наконец обнаружила избыток спирта в организме и высказала свое к этому отношение.

— Да кто тебя заставляет, — пожал плечами король, откладывая очередной корявый пельмень. — Это было исключительно теоретическое рассуждение. Хотя твое положение, на мой взгляд, не безнадежно. Ну, связалась твоя девушка по глупости с каким-то страдальцем, пока тебя не было, это еще ничего не значит. Может, она его тут же бросит, как только тебя увидит. Все-таки не забывай, что вы с ней повязаны проклятием и никакой Артуро не заменит ей тебя. Вопрос времени. И, если честно, я тебе опять завидую.

— Ну, перестаньте, — вмешался Жак. — Что бы вам там ни ляпнула разгневанная королева, не стоит обижаться на беременную женщину. Они вообще нервные и плачут от любой ерунды. А уж к тому, что Кире каждый день чего-нибудь веселенькое в голову шибает, вы должны были уже привыкнуть. Ну, посидит, подумает, поймет, что спорола глупость, и помиритесь. Кстати, вы так и не сказали, что у вас с ней случилось.

— Ты пельмени давай вари, — нагло ушел от ответа король. — Мы уже налепили пятьдесят четыре штуки.

— Вы думаете, это много? Я один штук сорок съем.

— Но в кастрюлю больше трех десятков не влезет, так что первую партию уже пора варить. Занимайся. А мы еще налепим… вот, пятьдесят пять…

— Ваше величество, — начал Жак, — давайте вы не будете портить продукты, а лучше сходите наверх и принесете воды.

— А почему наверх? У тебя что, в кухне воды нет?

— Вообще есть, но сейчас я как раз кран разобрал… Хотел кое-какие усовершенствования внести… А собрать не успел. Так что вода в ванной. Только не упадите на лестнице, государство этого не переживет.

— По-твоему, я настолько пьян, чтобы упасть? — обиделся король и тут же ухватился за ведро. — Да я практически трезвый. Признайся, ты что, самогон разбавил, чтобы я напиться не мог? Вредитель! Сейчас пойду и сам найду покрепче…

Жак проследил, как он плетется к двери, изрядно шатаясь и жалуясь, что никакой самогон его почему-то не берет, и неодобрительно покачал головой.

— Что это с ним? — негромко спросил Кантор, когда король исчез за дверью.

— Сам не видишь? — проворчал Жак. — Или тебя тоже не берет?

— Да нет, я не о том. Что случилось, что он так нажрался? Правда, с королевой поссорился?

— Он же так и не сказал. Пришел весь взъерошенный, расстроенный, в глазах конец света, и, по-моему, он уже тогда пошатывался, хотя вроде был трезвый. Что такое? — спрашиваю, говорит — устал. Как ты думаешь, что надо было такое делать нашему двужильному королю, чтобы вот так «устать»? Вчера он поехал с официальным визитом к гномам, и такое впечатление, что он там у них из чистого любопытства отстоял смену в забое. А по приезде, видимо, тут же поимел неприятную беседу с королевой, и, наверное, она ему что-то такое ляпнула, что он жестоко разобиделся, удрал из дворца — ты представь, пешком, без охраны! — и пришел ко мне с целью именно нажраться до розовых слонов. А что она такого могла сказать, я и сам не знаю. Вот он еще кварту-другую оприходует, попробую еще раз спросить.

— Здоров же пить ваш король, — поразился Кантор, безуспешно пытаясь вспомнить, можно ли после трети кварты самогона принимать болеутоляющее зелье, погребенное на дне дорожного мешка. И если нельзя, то почему именно, и что конкретно будет, если все-таки принять… — Сколько же ему надо?

— Ой, много… Если бы не с устатку, да с закуской, он бы еще и ходил ровно. Хоть бы он не упал на лестнице в самом деле… Чем я думал, когда его за водой послал? Пусть бы лучше лепил свои корявые пельмени…

— Может, пойти ему помочь? — предложил Кантор.

— Чтобы вы упали вместе? Сиди уж. Сам схожу гляну… Ты в отличие от его величества уже готов.

Оставшись один, Кантор тут же ощутил недостаток общества понимающих людей и со скуки допил все, что оставалось в бутылке. После чего у него мелькнула мысль, что вот теперь он действительно готов. Это была последняя разумная мысль, посетившая его ненормальную голову, которая и трезвая-то мыслила странно. А потом она отказалась мыслить окончательно, и товарищ Кантор бросил вожжи. Сначала он все-таки сходил к своему мешку и принял лекарство, наплевав на возможные побочные эффекты. Когда возвращался, встретил в гостиной короля и его шута, которые истерически хохотали у стола и долго не могли объяснить причины.