Читать книгу "Ртуть и соль - Владимир Кузнецов"

Рив де Лиш, поэт и чужак, стоит в отдалении, отчаянно теребя перчатки. Его затуманенный взгляд блуждает по белым стенам, раз за разом возвращаясь к неподвижному, умиротворенному лицу в ореоле белоснежных кружев. Стоящие вокруг гроба именитые родственники и богатые друзья семьи сердито косятся на него. Священник, черное пятно на белесом фоне, монотонно читает отходную.

Мужчина и женщина, стоящие у изголовья гроба, о чем-то перешептываются. Мужчина выглядит решительно, женщина пытается успокоить и остановить его. Наконец ее попытки проваливаются окончательно – высокий господин, лорд Стэг Либэлл, отец усопшей, решительно направляется к поэту, под обеспокоенные взгляды и шепотки толпы скорбящих.

– Как ты смел прийти сюда? – шипит он, нависая над де Лишем, низкорослым и тонким, как трость. Подернутые туманом глаза поэта смотрят без страха. В них вовсе нет чувств – только бесконечная, затянутая дымом пустота.

– На это у меня больше прав, чем у любого из вас, – произносит он отрешенно. – И скорбь моя глубже…

– Ты убил ее, – Стэг поднимает руку, словно намереваясь схватить поэта за горло, но растопыренные как когти пальцы лишь сжимаются в кулак. – Ты убил мою девочку, мою Анну! Молчи! Если ты не уйдешь, я, не побоясь греха в Божьем доме, выставлю тебя вон, а на улице мои люди превратят тебя в отбивную.

Рив де Лиш не мигая смотрит на раскрасневшегося лорда. Лицо того перекашивается от гнева, и с утробным рычанием он хватает поэта за полы сюртука, потащив к выходу. Рив висит в его руках безвольно, словно тряпичная кукла. Стэг сбрасывает его с церковного крыльца, и поэт, скатившись по ступеням, падает в грязь.

Рядом с лордом вырастают лакеи в траурных ливреях.

– Отделайте его как следует, – голос Стэга клокочет от сдерживаемого гнева. – Только не убейте.

* * *

Богиня-Ночь касается разгоряченного лица поэта холодными пальцами цвета индиго. Он раскрывает глаза, с трудом разорвав слепившую веки кровавую пленку. Его тело – сплошной комок боли, сознание – разбитое зеркало.

Половины такого блаженства узнатьСерафимы в раю не могли —Оттого и случилось (как ведомо всемВ королевстве приморских земель) —Ветер ночью повеял холодный из тучИ убил мою Анну Либэлл.

Стихи де Лиша звучат из чужих уст. Голос сухой, лязгающий, словно рождается не в человеческом горле, а в механизме из шестеренок и пружин. Но как кому-то стали известны эти стихи? Рив не читал их никому, он едва успел записать их, вынырнув из забытья, что дарует янтарная смола, и тут же провалившись в него вновь.

Поэт с трудом поворачивает голову. Действие дурмана уже прошло, теперь ничто не притупляет боли, которая сковывает тело огненными цепями. Перед ним присел на корточки мужчина в просторном плаще и с саквояжем, отделанным хромированной сталью. Его глаза скрыты черными телескопическими окулярами, казалось вживленными прямо в плоть.

Рив приподнимается на локте, глядя на странного человека в упор. Разбитыми и непослушными губами он шепчет:

Но, любя, мы любили сильней и полнейТех, что старости бремя несли, —Тех, что мудростью нас превзошли, —И ни ангелы неба, ни демоны днаРазлучить никогда не могли…

Мрачная подворотня вокруг них, казалось, усиливает тихие слова поэта, подхватывая и умножая их жутким эхо.

– Я – Амад Вилког, – скрипит жестью голос, – и я могу помочь тебе.

– Чем? – Поэт со стоном садится, не обращая никакого внимания на грязь и отбросы вокруг себя. Небо почерневшего серебра висит над головой, в узкой трещине между домами бурого кирпича. – Ее не вернуть, а больше в этом мире мне…

– Кто сказал «не вернуть»? – перебивает Вилког, и в слабом отблеске света, случайно озарившем это царство тьмы, поэт замечает, что нижняя половина лица его скрыта платком. Цилиндр, неестественно высокий и тонкий, придает силуэту макабрический вид. – Я могу вернуть ее тебе, – его голос звучит как череда сухих щелчков. – Не тело – нет, но душу. Но тебе, и только тебе. Ваша любовь не дает ей уйти, и это наш шанс. Ты готов?

– Что, – сбиваясь от удивления и внезапного страха, шепчет поэт, – что ты хочешь этим сказать?

– Мои опыты, – Вилког встает на ноги, – показывают, что, хотя вместилищем разума человека и является мозг, в его сердечной мышце заключена некая особенная субстанция, та, что церковники в скудоумном упрощении зовут «душой». Эта субстанция столь удивительна, что и после смерти тела может некоторое время сохраняться в сердце – тем дольше, чем сильнее чувства, которые привязывают умершего к этому миру. Ваша любовь была сильна. Сильнее, чем все, что я наблюдал прежде.

– Ты, – поэт поднимается, шатаясь, словно на палубе в шторм, – говоришь, что можешь воскресить ее?

– Да, – кивает Вилког.

Рив де Лиш чувствует, как ветер касается его кожи. Словно прохладные пальцы Анны, чьи касания едва ощутимы. В едва слышном шелесте поэт угадывает ее шепот. Может, это эфиры янтарной смолы все еще играют с его разумом? Но Амад Вилког здесь, его громоздкая фигура в просторном плаще выделяется среди прочих теней, словно мерцая, пульсируя темнотой.

– Я согласен.

* * *

Либэллы, богатый и знатный род, два века назад построили на берегу моря усыпальницу, место, где в последующие годы находили последний приют все усопшие члены семейства. Это строение, больше иных домов Западного края, украшено античными колоннами, статуями серафимов и рельефами райских садов. Арочные ворота, закрытые бронзовой решеткой искусной ковки, ведут в просторный зал, где на пьедесталах покоятся саркофаги резного мрамора. Место Анны – у высокого витражного окна, откуда открывается вид на скалистое побережье, омываемое седыми волнами. Она не любила моря – вид его всегда вызывал в ней тревогу и смущение. Ни ее отец, ни мать не знают этого – они слишком знатные, слишком занятые особы, чтобы уделять внимание девичьим страхам.

Вилког легко справляется с запертыми воротами – какие-то тонкие инструменты в его руках, словно механические змеи, проникают в скважину, и через мгновение замок, скрипнув, раскрывается. Свет луны, будто в саван закутанной в рваные серые облака, проходит сквозь витражи, падая на гранитные плиты пола бледным многоцветным узором.

– Помоги мне, – скрипит приглушенный платком голос. – Нужно сдвинуть крышку.

Вместе они упираются в массивную мраморную плиту, отделяющую Анну Либэлл от мира живых. Плита с тяжелым шорохом поддается. Ноздрей поэта касается запах увядших цветов и дорогих масел. Распрямившись, Рив замирает – его взгляд падает на лицо возлюбленной. Таким живым оно кажется, таким спокойным… Вилког раскрывает свой саквояж. Внутри – сверкающие инструменты: скальпели, ланцеты, пилы, щипцы.

– Что это? – пораженный, шепчет поэт.

– Необходимые приспособления. Теперь ты должен делать все точно, как я скажу. Иначе труды наши пропадут втуне.