Читать книгу "Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Вдвоем они сели на поезд до Кракова, столицы Галиции, провинции двуединой монархии государя императора Франца-Иосифа2.

Ленин обожал Краков. Галицкая столица – древний польский город. Здесь в королевском замке стояли гробницы польских королей. Здесь в 1634 году был основан Ягеллонский университет.

Квартиру в доме 49 по улице Любомирского Ленин, Крупская и ее мать делили с членом ЦК Зиновьевым, его женой и сыном Степаном. Ленин и Зиновьев составляли Заграничное бюро партии, Крупская была его секретарем. В Кракове пышным цветом цвели политические интриги – это напоминало Ленину о родине. “Краковская эмиграция не походила на парижскую или швейцарскую, – писала Крупская. – Связи с Россией установились… самые тесные”: 4000 из 150 000 жителей были эмигрантами из России (по национальности в основном поляками). “Краков Ильичу очень нравился, он напоминал Россию”.

Сам Ленин с удовольствием катался на коньках, а Крупская ходила за покупками в старинный еврейский квартал, где было дешевле. “Ильич… похваливал “квасне млеко” [кислое молоко с картофелем] и польскую “моцну старку” (крепкую водку)”. Он играл в прятки с сыном Зиновьева, прятался под столом и говорил: “Не мешайте, мы играем”. И конечно, он с нетерпением ждал Сталина и шестерку депутатов.

Сталин приехал в Краков на первой неделе ноября. Он встретился с Лениным и Крупской, спал у них в кухне на диване. Ленин околдовал Сталина, Малиновского и еще одного депутата – Муранова; при этом он ругал их, категорически возражая против любого объединения или примирения с меньшевиками. Ленинские большевики должны были остаться отдельной партией.

Хоть Ленин и был высокообразованным дворянином, грубоватое чувство юмора и железная воля помогали ему держать в узде “людей дела”. Он радушно принял Сталина, и тот чувствовал себя как дома. Они сблизились на почве голода. Крупская готовила неаппетитные немецкие блюда. Сталин терпел два дня, но потом не выдержал и признался Ленину: “Я есть хочу. Сейчас бы шашлыка…” Ленин ответил: “Вы знаете, я тоже ужасно есть хочу, но только боюсь сказать Наде, а то она обидится. Скажите, есть у вас деньги? Давайте где-нибудь поедим”. Но вот взгляды на тактику у них расходились. Это был один из множества случаев, когда Ленин стоял за более жесткое решение, чем Сталин. Тот жаловался: “Ильич рекомендует “твердую политику” шестерки внутри фракции, политику угроз большинству фракции [меньшевиков]… но Ильич уступит”.

Через десять дней Сталин вернулся в Петербург – скорее всего, по паспорту-“полупаску”: такие документы позволяли тем, у кого были родственники за границей, ездить к ним и обратно. Он полагал, что Ленин оторвался от реальности, и оставался упрямым примиренцем. Ленин подумывал о том, чтобы отстранить Сталина от “Правды”3. Когда собралась новая дума, Малиновский зачитал манифест, возможно, написанный Сталиным; манифест был выдержан в дружественном тоне по отношению к братьям-меньшевикам. Вопреки воле Ленина Сталин даже тайно встретился с Жорданией и Джибладзе, своими давними врагами из числа меньшевиков[157].

Ленин забрасывал Сталина требованиями вновь приехать в Краков, чтобы обсудить национальный вопрос – и проблему “Правды”. Сначала Крупская заманивала Сталина в Краков под видом спасения от ареста: “Васильева [Сталина] как можно скорее гоните вон, иначе не спасем, а он нужен и самое главное уже сделал”. Сталин открестился от поездки, сказавшись больным.

“Для К. Ст. Дорогой друг, – написала Крупская Сталину 9 (22) декабря, впервые называя его новым именем – Коба Сталин, – кажется, вы собираетесь… сами не приехать… Если это так, то мы самым категорическим образом против этого протестуем. <…> Независимо даже от условий вашего здоровья ваше присутствие, безусловно, обязательно. И мы категорически требуем его. Вы не имеете права поступить иначе”. Сталин начал готовиться к поездке – снова в компании Лобовой. Ленин и Крупская обрадовались: “Надеемся, что скоро приедут к нам Вася [Сталин] и Вера [Валентина] с детьми [шестеркой депутатов]”.

15 декабря Дума была распущена на каникулы4. Сталин и Валентина отправились в Краков[158]– вероятно, по ближнему, но рискованному маршруту. В поезде двое пассажиров читали вслух националистическую газету. “Как вы можете читать такую чепуху!” – возмутился Сталин. Они с Валентиной сошли в польском городке у русско-австрийской границы и пересекли ее пешком, как контрабандисты.

Это будет самое долгое путешествие Сталина за границу. Накануне Первой мировой войны он окажется в Вене, на перекрестке цивилизаций.

Глава 31

Вена, 1913. “Чудесный грузин”, австрийский художник и старый император

В маленьком приграничном городке Сталин никого не знал. Но он прекрасно умел импровизировать. Он ходил по улицам, пока сапожник-поляк не спросил его:

– Вы нездешний?

– Мой отец тоже был сапожником, там, на моей родине, в Грузии, – ответил Сталин, знавший, что и грузины, и поляки были узниками “тюрьмы народов”. – Мне надо сегодня же перейти границу.

Поляк предложил ему помощь и не взял денег. Рассказав эту историю после революции, Сталин задумался, “точно вглядывался в прошлое”. “Хотел бы я знать, где сейчас этот человек, что с ним сталось? Как жаль, что я забыл его имя и не могу его разыскать”. Как многие, кому случилось помочь Сталину в его молодости, сапожник, возможно, потом пожалел, что не закопал грузинского гостя где-нибудь в лесу между двумя империями. Сталин никогда не упоминал, что путешествовал в компании Валентины Лобовой.

Перейдя границу и оказавшись в Галиции, Сталин хотел поскорее добраться до Ленина, но был “страшно голоден”. Он зашел в буфет на вокзале в Тшебине, где тут же оскандалился. Он подозвал официанта по-русски. “Официант то и дело провозил на тележке еду”, но на Сталина не обращал никакого внимания, пока тот не потерял терпение: “Это возмутительно! Всех обслуживают, кроме меня!” Поляк не подал ему суп, Сталину пришлось принести его самому. “В бешенстве я хватил тарелку об пол, швырнул официанту рубль и вышел вон”. Когда он добрался до Ленина, то уже сходил с ума от голода.