Читать книгу "Гиперборейская чума - Михаил Успенский"

Женщина несколько раз провела ладонью по столу – словно раскатывала невидимое тесто.

– Это не кража, – сказала она твердо. – Это эвакуация. Спасение того, что можно спасти. Какое будущее, о чем вы…

– Мы там были, – сказал Марков. – Оно не слишком приятное, но оно есть.

Она отмахнулась:

– Вы не понимаете ничего. Когда время повернет вспять… не останется никого. А это будет уже скоро. Через двадцать лет или через сто – какая разница? Все равно – очень скоро. Поэтому надо успеть… а вы мешаете. Препятствуете грабежу? Комики. Полицейская академия. Спасательным работам вы препятствуете. И за это вас надо бы…

– Расстрелять, – подсказал Терешков-старый.

– Наподобие. Просто – оставить за чертой. Но и так будет слишком много темных пророков, зачем еще и вы? Отправитесь в Гиперборею – но без комфорта. В трюме. В товарном вагоне. Сюда-то вы в нем и прибыли? Ну вот… Стас, к грузчикам их, – кивнула она розовомордому. – И распорядись: пусть начинают таскать гробы. Еще два эшелона – и отправляемся…

Стретта: До могилы!..ИСПОЛНЯЕТ СЕРЕЖА ДОВГЕЛЛО

Он с презрением смотрит на любые часы: ходики с кукушкой, брегеты с репетиром, солнечные в саду, каминные с изображением знаменитого мореплавателя Дюмон-Дюрвиля, напольные, от боя которых дрожит вся усадьба. Сережа знает, что никакого времени на самом-то деле не существует!

Так что поэт Батюшков вовсе не был безумцем, когда на вопрос: «Который час?» – отвечал: «Вечность…»

Вечность, господа. И более ничего.

Неверморррр…

Воронов в Сабуровке нет, но во множестве летают серые вороны. Они мельче, но ничуть не менее зловещие.

Дядя Илья привез из Петербурга черного котенка. Он говорит, что к следующему Рождеству из него вырастет огромный котофей. У кота желтые глаза и белое пятнышко на горле.

Лед на пруду сошел, но вода остается неподвижной, и не хочется, как прошлым летом, пробежаться по горячим доскам купальни и плюхнуться туда, хотя кузены делают это с прежним удовольствием.

Отражение дома в пруду кажется более отчетливым, чем сам дом.

Кузены ищут клады, изучая какой-то обрывок козлиной кожи, найденный на чердаке. Это детское занятие, недостойное настоящего сыщика. В промежутках между поисками кладов они еще играют в индейцев.

Огюст Дюпен – вот единственный, кто нам сейчас по-настоящему нужен. Потому что в Сабуровке свершилось преступление!

Дюпену было хорошо. У него был свой негр Юпитер, а у Сережи – только кобыла Аврора. От нее мало помощи в расследовании.

Дюпен, Дюпен… Или хотя бы аббат Фариа. Не нужно быть гениальным. Но – просто очень внимательным. Все события произошли, все злодеи и герои здесь, перед нами (кроме бабушки!) – и ничего не происходит.

Как доказать, как? Ведь Сережа все знает.

Но на этот раз ему не поверят. Потому что подумают: он говорит так, потому что не любит Эшигедэя. Да, не любит. Ну и что? Настоящий сыщик никогда не обвинит невиновного только оттого, что не любит его.

А за что его любить? Во-первых, он притащил с собой призраки. Раньше можно было с кузенами дурачиться и пугать друг друга, наверное зная, что никаких призраков нет, а теперь…

Вдруг из-за угла высунется такое…

Во-вторых, он пугает горничных. Они все боятся его до икоты, но ничего не могут объяснить, хотя дедушка спрашивал добром.

А главное, он убил Эмира. Никто не знает, что Эмир умер не просто от старости. То есть от старости, но не просто.

Собаки ненавидели Эшигедэя, а кошки любили. Стоило ему подойти к псарне, как начиналось хоровое вытье. Псарь Никита шугнул однажды калмыка из своей вотчины, и тогда тот сделал так, что вышло, что Никита украл щенков Лизетки и пропил их. А никаких щенков у Лизетки не было!

Кузенам Эшигедэй нравится. Они считают, что таким и должен быть настоящий индеец. А он боится запечных тараканов. И серебра. Специально для него ставят стальной прибор на стол. А еще он разговаривает с мышами.

А Эмиру он что-то налил в миску с водой. Сначала он пытался бросать ему косточки и куски мяса, но Эмир от него не брал. А с водой – не разобрался. И стал стариться, стариться, седеть. Глаза у него выцвели и выпали зубы. И Никита увел его в лес и там застрелил.

Потом Никиту ни за что выпороли. Но это я знаю, что ни за что, а даже сам Никита думает, что за щенков. Которых не было сроду.

Эшигедэй умеет показать то, чего не было.

И только Сережа знает, что он чисто говорит по-русски. С ним, с Сережей. Но говорит такие ужасные вещи, что их не рассказать даже отцу Георгию…

Нет, он не признался, что убил бабушку. Но Сережа знает, что это он. Он сделал что-то такое же, как и с Эмиром. Только другое. И бабушка не состарилась, а сгорела.

Как и тунгусская царица. Его мать.

Если бы бабушка осталась жива, она просто не пустила бы Эшигедэя на порог. То же подтверждает и вся дворня: «Да ежели бы Александра Сергеевна жива была, да разве ж такую образину пустила б на порог?» Как говорили древние римляне: «Хочешь знать, кто виноват, – ищи, кому выгодно». А теперь он потребует и наследство…

«Он теперь и баричей изведет…» – это Сережа слышал от Никиты.

Как Яго. Так его теперь Сережа и будет звать про себя. Эшигедэй – Яго-бабай. Звучит почти одинаково.

Все несчастья происходят не просто так…

…И у него была возможность это сделать! Он мог прийти в раньшее время и налить под елку петролея, принесенного из будущего. Или чего-то еще. И обвести елку особым кругом, который нельзя пересекать…

А Сережа-то грешил на порох, спрятанный кузенами!

Еще он может выдувать огонь прямо из ладони.

И менять лицо. На несколько секунд можно видеть кого угодно. Так играли: Эшигедэй, покажи исправника! И он показывал.

Когда-то мы играли.

Его спальня рядом с Сережиной, и ночами слышно, как он воет на разные голоса.

Когда он уходит при луне, Сережа крадется за ним. Иногда удается не выпустить его из виду. Но он всего лишь кричит в лесу на своем тунгусском языке.

Когда-нибудь Сережа его убьет.

Купались тогда – еще до Ивана Купалы, папенька возражал, но дед сказал: «Можно…» Потом взрослые расселись в купальне, а кузены, Яга-бабай и Сережа – полезли в воду опять. И вдруг Яга-бабай закричал: «А-а! Сережка-то девка, у Сережка-то ниче нету-ка!» Сережа посмотрел. Действительно, ничего не было. И все посмотрели и увидели, что ничего нет…

Я его убью.

ГЛАВА 26

– Смотри! – вдруг обрадованно воскликнул Викулов. – Знакомая!..

Агафонкин вздрогнул.